Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [201]

Самая неприятная и подхалимная речь была сказана С. Д. Шейным, который ни к селу, ни к городу стал ругать главным образом профессоров, указывая на то, что они, неблагодарные по отношению к советской власти, которая им все дает, занимаются только вредительством; от него также попало и инженерам, хотя он стоял в то время во главе союза техников и инженеров и, казалось, должен был бы их защищать. Он сидел рядом со мной за столом, и когда он кончил речь, то обратись ко мне спросил, не пересолил ли он свою речь. Я буквально ему ответил:

«Хуже сказать было нельзя, и для чего такая речь, когда и без того моральная жизнь профессоров и инженеров очень тяжелая, и ваш удар пришелся совершенно не по тому сюжету, который был поставлен на обсуждение».

По правде сказать, я не дождался конца, так как противны были речи людей, курящих фимиам власти, когда их никто не принуждал говорить льстивые похвалы существующему строю. На другой день я услыхал от присутствовавших, а также и из газет, что Луначарский в своей речи, которая должна была быть заключительным аккордом, возражал только одному мне. Он заявил, что с мнением акад. Ипатьева, которого он очень уважает и как ученого, и как крайне полезного работника в Союзе, он не может согласиться; он утверждал, что творчество гения зависит во многом от политического строя и т. п. Я не знаю поместило ли ГПУ в моем кондуите это мое выступление, но тогда я чувствовал, что оно не осталось без внимания и мне будет поставлено в вину при первом удобном случае.

За это же время в Москве я был поражен новым арестом моего учънйт<а по Артиллерийской Академии инженера Георгия Георгиевича Годжелло. Этот арест произошел на моих глазах. Годжелло был одним из моих любимых учеников и во время войны был моим помощником по организации химической промышленности на Кавказе с местопребыванием в Баку. Все промышленники очень уважали Г. Г. за его честность и разум* ное отношение к делу. Я уже сообщал ранее об его деятельности. Перед самым арестом он работал в Анилтресте и устанавливал новые производства красок на новом заводе в Москве. Когда незадолго до его ареста Пятаков и Юлин посетили этот завод для ознакомления с его деятельностью, то были поражены работой Годжелло и в присутствии Ландау, председателя треста, выразили ему большую благодарность от лица ВСНХ.

После моего приезда из Японии Г. Г. сказал мне, что в Москве решено построить завод пиролиза нефти по тому образцу, по которому были построены заводы в Баку во время войны. Для консультации был приглашен Г. Г., так как под его наблюдением строились подобные заводы в Баку. Инженером для постройки завода был приглашен Задохлин, работавший со мной в Химическом Комитете. Председатель строительной комиссии Новиков попросил Годжелло передать мне его просьбу помочь им в этом деле и бывать на заседаниях строительной комиссии; в случае моего согласия он мне пришлет соответствующую бумагу. Я, конечно, согласился и принял участие в работе комиссии. После второго заседания, окончившегося около 11 часов ночи, председатель комиссии отвез меня и Годжелло домой в Брюсовский переулок; Г. Г. жил в том же доме, где и я, только одним этажем ниже. На другой день, когда я в 4 часа дня возвратился домой, моя дочь сообщила мне ужасную новеть, что ночью после 12 часов приехали агенты ГПУ и сделали подробный обыск в квартире Годжелло, а затем его арестовали и увезли на Лубянку. Такого талантливого работника, преданного всей душой делу, великолепного семьянина, неизвестно за какие провинности выбили из его трудовой колеи и причинили неутешное горе его семье, состоявшей из жены, чудной женщины, и малолетнего сына (14 лет). По примеру других арестов можно было наперед угадать, что карьера Годжелло закончена, и в самом лучшем случае ему придется исполнять принудительный труд в ГПУ за грошевое вознаграждение и в ужасных условиях тюремной обстановки. Три коммуниста во главе с Пятаковым, не могли или не хотели защищать своего работника, который создавал им славу организаторов советской химической промышленности, совершенно неспособных по своему невежеству обойтись без помощи старых специалистов. Кто же вредитель СССР, такие работники, как Годжелло, Аккерман, Михайлов и прочие, или же подобные трусы, как Пятаков, Рыков й другие демагоги, видевшие поразительную работу своих подчиненных и не сумевшие их защитить перед советским правительством! При таком режиме не может быть настоящего успеха, и каждый работник, видя подобный произвол, рано или поздно придет к убеждению, что нет никакого стимула для интенсивной работы. За подобное отношение к интеллигентному пролетариату высшие представители советской власти понесли впоследствии достойное наказание, и их политические противники впоследствии разделались с ними также, как и с нами, беспартийными работниками, которых они, вероятно, из зависти по своему скудоумию зачислили в класс буржуев.

Такие люди, как Аккерман, Годжелло и другие военные инженеры-технологи получившие военное воспитание, не могли кривить душой и потому ГПУ не могло заставить этих людей идти на компромиссы и взваливать на себя какую либо вину против советской власти или в вредительстве. До нас доходили слухи, что Годжелло не признался ни в каких возводимых на него обвинениях и в скором времени стало известным, что он скончался. Его жену, Анну Сергеевну, сослали в Сибирь, где она тоже в скором времени после смерти мужа от неутешного горя покончила свое земное существование.