Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [68]

Я не могу забыть дня, незадолго до закрытия лаборатории на Рождественские каникулы, когда я должен был утром придти в лабораторию и попробовать закристаллизовать продукт присоединения хлорноватистой кислоты к синтезированному изопрену. Я вышел из дома, и первый человек, которого я встретил, был католический священник. Ну, — подумал я, — день будет для меня не совсем удачным (согласно русской примете, встретить русского попа — сулит неудачу). Но придя в лабораторию и взяв несколько капель моего продукта на часовое стекло, я стал стараться вызвать его кристаллиза-дию. Какова же была моя радость, когда под микроскопом я увидал первые кристаллы хлоргидрина, а вскоре вся жидкость превратилась в кристаллическую массу, и ее анализ вполне подтвердил строение этого соединения. Я думаю, что в Мюнхене не было более счастливого человека.

Г. Рогов, с которым я увидался в этот вечер, поздравил меня с успехом и стал настаивать, чтобы я скорее написал работу и обещал мне помочь перевести по-немецки. Я не замедлил это сделать и послал русский пакет в Р. Ф.-Х. Общество и просил делопроизводителя доложить о ней в Обществе; немецкий перевод я послал в Журнал Практической Химии.

В конце моего манускрипта я описал очень интересный факт, установленный мною при изготовлении диметилаллена из дибромида амилена, при действии на последний спиртовой щелочи. Я заметил, что чем больше и крепче я брал спиртовой щелочи в запаянную трубку, тем все более низкую) точку кипения имел получаемый диметилаллен (вместо 40 град, начинал кипеть при 33-34 град.). У меня возникло предположение, что диметилаллен изомеризуется в изопрен, и я реакцией присоединения бромистого водорода в уксуснокислом растворе доказал, что в получаемом углеводороде находится смесь обоих углеводородов.

Тотчас же после отправки моей работы в Петербург в Химическое Общество я получил от А. Е. Фаворского письмо, в котором он осуждает меня, почему я взялся за разработку собственной темы, — строения изопрена, — а не послушался доброго совета опытного педагога, проф. Байера; было бы гораздо полезнее для меня сделать побольше препаратов в немецкой лаборатории, чтобы научиться различным методам, чем гнаться за напечатанием новых работ. Далее он указывает, что подобное мое решение он объясняет тем, что судьба меня очень набаловала, и мне хочется поскорее быть увенчанным лаврами. Мне было, конечно, не очень приятно читать подобное письмо, но я решил не приводить никаких оправданий, тем более, что оказался победителем, сделав синтез такого важного углеводорода.

Моя радость стала еще более интенсивной, когда на второй день Рождества из Москвы приехала моя жена, и мы могли вместе провести праздники.

Насколько радостны были для меня последние дни ушедшего года, настолько же в первый месяц нового года мне пришлось пережить очень неприятные минуты, когда я получил ответ на мое последнее письмо от А. Е. Фаворского. В коротком письме он упрекает меня, что я поступил бы некорректно, если бы начал изучать изомеризацию алленовых углеводородов в диэтиленовые, так как это проблема его лаборатории, и он намерен продолжать исследования в этом направлении. В это же письмо был вложен проект заметки, которую А. Е. имел в виду поместить в протоколе заседания Химического Общества. Эта заметка была для меня более, чем обидна, так как в ней автор намекал, что я, как бывший его ученик и бывший в кругу идей его лаборатории, не мог не знать, что он продолжает интересоваться вопросами изомеризации, и потому я не имею никакого права разрабатывать самостоятельно подобные проблемы. Протокольная эта заметка, однако, начиналась словами: «Отдавая должное интересу фактического материала, полученного В. Н. Ипатьевым относительно строения изопрена, я не могу»... и пр.

Главное несоответствие этой записки с фактами было в том, что я не был в кругу идей обсуждаемых в его лаборатории, ибо если я заходил в лабораторию Фаворского, то только в его кабинет и то на несколько минут, и никогда не обсуждал с ним каких-либо вопросов после защиты моей диссертации в мае 1895 года, так как стал работать на свои собственные темы. Чем я был виноват, что, получая углеводород по установленному методу, я, изменив случайно условия, получил окончательный продукт с другими свойствами? Неужели никто из химиков, хотя бы бывших учеников Фаворского, не имеет права заявить об этом и не может высказать предположения, отчего может происходить подобное явление? Я всю эту историю¹ рассказал Рогову, и он был вполне согласен со мною. Раньше чем послать мой ответ А. Е., я решил спросить совета проф. Байера. Проф. Байер внимательно выслушал меня, — его ответ был очень коротким: «это довольно глупо, подобное требование, и если будет надо, я официально могу подтвердить, что вы поступили совершенно правильно с точки зрения научной этики». Я горячо поблагодарил проф. Байера и сказал ему, что я обратился к нему, как к большому химическому авторитету, но, конечно, никогда не позволю себе впутывать его имя в столь мелкую историю, возникшую вследствие недоразумений; для меня очень важно только знать его мнение.