Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [15]
2-3 лекции по математике: высшей алгебре, дифференциальному и интегральному исчислению, приложению дифференциального исчисления к аналитической геометрии и по механике. Это требовало в высшей степени напряженной работы. Нашим счастьем было, что математику нам преподавал Петр Емельянович Рощин, очень известный в Петербурге математик, позднее издавший великолепный курс дифференциального и интегрального исчисления. Основы своей любимой науки он нам излагал в такой простой и в то же время увлекательной форме, что мы от его лекций получали не только пользу, но и громадное удовольствие. Я лично не пропустил ни одной из его лекций и отчетливо понимал все его математические выводы. На вечерних репетициях он давал нам дополнительные разъяснения и тем еще более прочно закреплял в нашем сознании основные начала высшей математики, которые должны были нам так пригодиться в будущем.
На нас, юнкеров, личность П. Е. Рощина производила огромное впечатление еще и потому, что при огромной математической эрудиции, он отличался удивительной скромностью и спокойствием, никогда не позволял себе высмеивать наше незнание или промахи, а старался разъяснить ошибки и направить на правильный путь мышления. Я никогда не слыхал, чтобы он сердился или возвышал голос. Мы платили ему громадным уважением и вниманием, и этот пожилой (около 60 лет), небольшого роста, не очень крепкого сложения штатский человек сумел создать в классе такую дисциплину, какой мог бы позавидовать любой военный командир. О таких преподавателях, как П. Е. Рощин, благодарная память остается на всю жизнь!
Часто говорят, что преподавателями в Военных Училищах должны быть только военные, так как только военные могут внушить юнкерам надлежащее к себе уважение и поддерживать дисциплину. Чтобы резче подчеркнуть полную неосновательность этого утверждения, я здесь же, непосредственно вслед за рассказом о не-военном преподавателе П. Е. Рощине, расскажу о преподавателе военном, который никакого уважения нам внушить не мог, хотя и имел большой военный чин. Я имею в виду преподавателя химии, ген. М. В. Котикова.
В Михайловском Училище химия преподавалась на двух курсах: на втором (среднем) — неорганическая, и на третьем органическая (краткий курс); кроме того, на третьем велись практические занятия по неорганической химии. Преподавателями были генералы Н. П. Федоров и М. В. Котиков. В бытность юнкером Михайловского Училища иметь дело с ген. Федоровым мне почти не приходилось, а потому о нем я расскажу ниже, когда речь будет итти о годах моего пребывания в Михайловской Артиллерийской Академии. В Училище мне пришлось иметь дело только с ген. М. В. Котиковым.
Я должен оговориться, что ген. Котиков умер в 1892 году, — в последний год моего пребывания в Академии, и мне тогда было поручено написать его биографию. Она напечатана в «Артиллерийском Журнале» за 1892 год. В ней я дал характеристику главным образом научной деятельности покойного; вдаваться в критику его педагогической деятельности я, конечно, не мог, да и не хотел, — и лишь вкратце отметил его добрые качества, как это полагается во всех некрологах. Если я здесь говорю о другой стороне медали, то делаю это лишь для того, чтобы показать, при каких неблагоприятных условиях мне приходилось начинать изучение химии.
М. В. Котиков был несомненно больным человеком. В умственном отношении он был положительно ненормальным, и все с полным основанием считали его полуумным. Уже сама его фигура предрасполагала к смеху, — особенно, если он был в военном мундире. Он был сутуловат, имел, как говорят, петушью правую ногу (несколько отклоненную от вертикали) и во время лекций и при разговорах постоянно вздрагивал правой рукой. Лектором он был определенно плохим. Представления об основных законах химии дать он и не пытался, все время рассказывая только об отдельных химических реакциях и о различных веществах, — причем постоянно повторялся, по много раз рассказывая одно и то же. На протяжении курса органической химии, которую я у него прослушал, он буквально десятки раз повторял элементарные сведения о глицерине, жирах, нитроглицерине, динамите и гремучей ртути; на лекциях по химии неорганической (я сам их у него не слушал, но хорошо знал о них по рассказам) его излюбленными темами были сера и азот, и он почти каждую лекцию начинал с серы, чтобы затем, в определенный момент, со словами «а за сим азот», перейти к последнему.
В этих условиях понятно, что его лекции превращались в настоящий балаган. Особенно это относится к лекциям на математическом отделении, где было больше слушателей. Эти лекции он читал в большой химической аудитории, которая была рассчитана на 400—500 чел., причем места шли амфитеатром: внизу находилась большая кафедра, приспособленная для производства опытов. Слушателей на эти лекции приходило по 30—50 человек. Вместо того, чтобы усесться внизу, поближе к кафедре, они забирались на самый верх и рассаживались по разным углам. Когда появлялся Котиков, раздавалась обычная команда: встать! Затем воцарялась тишина. Неизменно изумленный Котиков обращался с просьбой спуститься вниз, — и тогда вся масса юнкеров с шумом и гамом бежали к кафедре. Когда водворялось некоторое спокойствие, Котиков начинал свою лекцию, — обычно вопросом: о чем я читал прошлый раз? Это было сигналом к новому взрыву. Одни кричали: об азоте! Другие возражали: о сере!... Так шло и дальше. Лекция все время прерывалась вопросами, которые не имели никакого отношения к химии. Вместо того, чтобы послать юнкера, задающего такой вопрос к дежурному офицеру, Котиков сначала бросал свою обычную фразу:—«п-с-ште; это к химии не относится», — но затем все же давал какой-нибудь ответ на заданный глупый вопрос, вызывая новые и новые взрыва смеха.
