Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [14]

В Александровском Училище химию читал полк. Николай Павлович Нечаев. Я не могу сказать ничего плохого о нем, как о человеке. Вполне возможно, что он обладал хорошими душевными качествами. Его обращение с юнкерами во всяком случае отличалось мягкостью: он никогда не сердился, не кричал, не жаловался на нас дежурным офицерам, — хотя наши проделки на его уроках были способны вывести из себя любого преподавателя. Но учителем он был определенно плохим. Возможно, что в этом не все нужно отнести за его личный счет. Метод преподавания химии в то время был еще совершенно не разработан и не имелось ни одного хорошего учебника. Конечно, тогда уже появилось второе издание «Основ химии» Д. И. Менделеева, но нам оно было совершенно недоступно в виду его полноты и сложности. Проф. Потылицын написал краткий учебник, приноровленный к программе Военных Училищ, причем главным материалом для него служила книга Менделеева, — но и этот учебник был полон недостатков. Основным из них была недостаточность внимания, уделенного закону периодичности элементов, который необходим для понимания закономерности химических соединений; в результате учебник Потылицына не мог научить нас ни пониманию главнейших законов химии, ни умению составлять химические формулы. Я вспоминаю, что на своих лекциях Н. П. Нечаев пытался объяснить нам законы химии при помощи схем, но, не обладая сам хорошим пониманием этих законов, не был в состоянии привести их в стройный вид перед нами-.

Мне нередко приходилось встречаться с мнением, что ученики не способны правильно оценить знания и достоинства своих преподавателей. Это мнение мне никогда не казалось правильным. Мой личный опыт всегда учил меня правильности обратного. Так было и в деле с Н. П. Нечаевым. Совершенно незнакомые с химией, мы, юнкера, быстро разобрались, что и наш преподаватель является профаном в этой науке и что его уроки пользы нам не принесут. К этому прибавились его внешние манеры, делавшие его смешным. Несмотря на то, что ему шел пятый десяток, он обладал замечательной подвижностью. Читая свои лекции, он так жестикулировал, что невольно заставлял вспоминать провинциальных фокусников. Это помогало созданию соответствующей атмосферы в классе. К концу года, когда мы лучше узнали нашего учителя и потеряли опасение быть «взгретыми» (особое юнкерское выражение: наложение наказания строевым офицером по жалобе преподавателя), уроки химии стали заполняться разговорами, которые не имели никакого отношения к предмету. Юнкера придумывали и задавали Нечаеву каверзные вопросы. Вспоминаю, нас сильно интересовало, за что он получил иностранные ордена, которыми была украшена его грудь, так как нам было хорошо известно, что ни в каких боевых операциях он не участвовал. Постепенно мы выяснили, что все эти ордена были славянского происхождения, — болгарские, сербские и черногорские, — и что получены они им были за его учебники по геометрическому черчению, которые он подносил сильным мира сего... Конечно, это не повысило его авторитета в наших глазах...

Для меня лично помощь, оказанная Н. П. Нечаевым, сводилась почти к нулю. Единственное, что хоть немного помогало мне разобраться в химии, это были опыты в химическом кабинете, — но таких опытов было очень мало. И если я тем не менее с самого начала выделялся в своем классе знанием химии, то этим я обязан почти исключительно самому себе. С самого начала пребывания в Александровском Училище я стал изучать этот предмет, не только по учебнику проф. Потылицына, но и по курсу неорганической химии Кольбе, который был переведен с немецкого проф. Сабанеевым и был тогда принят во многих высших учебных заведениях. Эта последняя книга меня так заинтересовала, что я не только в свободные часы, но и на многих других лекциях только тем и занимался, что изучал ее. Помню: в особенности часто это я делал на уроках богословия. Тем не менее, как это мне теперь ясно, основы химии мною тогда совсем еще не были усвоены. Знакомство с книгой Кольбе помогло мне только в смысле лучшего понимания некоторых отдельных химических реакций, но нисколько не двинуло меня вперед в приложении законов химии к изучению химических явлений. Химические формулы я мог писать только наизусть, не зная правил, выводимых из учения о валентности элементов.

В старшем классе Александровского Училища химия не проходилась, — но я тем не менее продолжал пользоваться свободным временем, чтобы читать книги по химии. Мой товарищ по курсу Гаврилов, приехавший из Петербурга, где он учился в Михайловском Артиллерийском Училище, рассказал мне, как много внимания уделяется там изучению химии, — не только теоретическому, но и практическим работам в лаборатории. Эти рассказы оказали свое влияние на мое решение поступить в это училище. К сожалению, как я вскоре убедился, они страдали сильным преувеличением.

1-го сентября 1886 года я приехал в Петербург и явился начальству Михайловского Артиллерийского Училища.

На Строевое Отделение в тот год был принят 21 юнкер. Строевым оно называлось потому, что большое внимание было обращено на практические строевые занятия: на занятия