Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [133]

крестьян и положения евреев России.

Столыпин, как истинный государственный деятель, понимал всю нелепость общинного владения землей и в самом начале своего вступления на пост правительства, еще в 1906 году, в порядке статьи 87 основных законов Империи, успел провести закон об хуторском хозяйстве и всеми силами стремился облегчить крестьянам стать собственниками. Этот закон потом был проведен через Государственную Думу и Государственный Совет. До¹² революции значительное количество крестьян воспользовалось дарованным им правом выходить из общины и заводить на отведенных им отрубах интенсивное сельское хозяйство. Не будь войны 1914 года, можно было* быть уверенным, что все крестьянство перешло бы на хуторское хозяйство, и тогда российская революция, если бы ей суждено было быть, приняла бы другой характер. Те возражения, которые делали Столыпину крайние революционные партии, были понятны; но все, кто знал истинное положение нашего крестьянина, связанного нелепыми правилами общины и черезполосицей земли, не позволяющей правильно вести хозяйство, были крайне возмущены нападками кадетской партии на подобную целесообразную государственную реформу.

Я не знаю, чему приписать подобное отношение этой партии к реформе Столыпина: или близорукость и незнание условий крестьянской жизни, или же просто желание оказывать сопротивление правительству только для того, чтобы показать левым партиям, что и мы тоже ругаем и ненавидим всякое царское правительство, что бы оно ни делало для блага страны. Очень хороший пример подобных нападок на работу Столыпинского правительства можно было видеть при проведении министром финансов В. Н. Коковцевым его бюджета через Государственную Думу*). Его главным оппонентом был член Думы Шингарев (земский врач), не знающий финансового права, который, вместо того, чтобы разобрать серьезно роспись приходов и расходов, в своих речах с Думской трибуны громил правительство за деяния, совершенно не относящиеся к обсуждаемому вопросу. Мне лично во время войны пришлось выслушивать в Комиссии по Обороне речи Шингарева, и они всегда свидетельствовали, что этот гражданин (очень милый собеседник в частной беседе) говорил и судил о том, чего он не понимал, не вникая в сущность дела, а критикуя на основании непроверенных данных.

Неприязнь царя к Столыпину можно было в особенности заметить в рескрипте, данном царем в 50-летний юбилей освобождения крестьян; в этом рескрипте царь ни словом не обмолвился о той заслуге, которая всецело принадлежит Столыпину. Этот рескрипт был написан после того скандала, который произошел в Госуд. Совете, когда последний провалил законопроект Столыпина о введении земской реформы в 9-ти западных губерниях; этот закон прошел через Государств. Думу, но был небольшим числом голосов отвергнут Государственным Советом, благодаря особой интриги правых членов Совета П. Н. Дурново и Ф. Ф. Трепова. Член Совета Дурново, добившись аудиенции у царя, подал ему докладную записку против проекта Столыпина и, заручившись симпатией царя к мыслям, изложенным в записке, подговорил членов Совета голосовать против проекта.

Поведение царя было совершенно нетактичным, и Столыпин просил царя его уволить в отставку. Царь на это не согласился и предложил Столыпину изыскать средство выйти из этого положения. К несчастью, Столыпин, будучи взбешен всеми этими интригами, предложил такие меры, которые погубили его карьеру и оставили в душе царя неприятное чувство к нему за произведенное над ним насилие. Государь распустил Совет и Думу на 3 дня и утвердил закон о земстве в 9 губерниях по 87 статье Основных Законов, а Трепову и Дурново был дан приказ уехать в отпуск на 6 месяцев.

Я лично видел Столыпина только один раз: будучи назначен членом Строительного Комитета министерства внутренних дел, я должен был ему представиться. Я не знал, кто доставил мне удовольствие увидеть и в течении четверти часа говорить с главой правительства, которого я очень уважал и ценил, но в один прекрасный день я получил повестку явиться на прием к Столыпину на Набережную, в дом министерства внутренних дел. Я был в парадной форме генерала; Столыпин меня принял в своем кабинете. Он очень любезно поздоровался со мною; из разговора я заметил, что он знал о моей деятельности и о научной работе, так как мы, главным образом, говорили о занятиях в Университете, где я в то время был профессором. Я был очень доволен познакомиться со Столыпиным и вынес впечатление, что именно такие люди крайне нужны для России, и что благодаря их твердому характеру и знаниям они будут в состоянии вывести страну на правильный путь культурного развития.

Но судьба решила другое. Дни Столыпинского режима были сочтены и, если бы не его убийство, он все равно был бы уволен в отставку. Когда я узнал о смерти Столыпина, я несколько дней ходил совершенно удрученным. Я помню, одна знакомая дама — еврейка спросила меня, что» я, вероятно, очень удручен смертью Столыпина. «Да, — ответил ей я, — а как Вы?». Она с некоторой радостью заявила: «А я довольна, что он больше не глава правительства». Такое отрицательное отношение к деятельности Столыпина со стороны евреев было для меня тогда совершенно непонятно. Он не только не чинил каких-либо особенных неприятностей евреям, но, наоборот, не задолго до убийства, после обсуждения в Совете Министров, вопроса о даровании прав евреям, он внес это предложение на утверждение Государя. Царь долгое время держал этот доклад, но потом заявил Столыпину, что он не может согласиться изменить закон о правах евреев.