Жизнь некрасивой женщины - [8]

С очень неприятным чувством в душе я во всем подчинилась маме: никуда не пошла и осталась дома.

Целый день мы пировали: ели блины, пили, и все тосты произносились за тетку и Дмитрия Ивановича, хотя последний никакого официального предложения тетке не делал. Васильев же говорил об их браке как о деле решенном.

Разговор все время вертелся вокруг Петровского, мама мечтала только о нем.

— Сегодня вечером мы все едем в оперетту, а завтра на машине выезжаем в Петровское, — заявил, к великой радости мамы, Васильев, — я посмотрю, что там есть и о чем именно мне просить.

Васильев вел себя очень прилично, если не считать того, что не разрешил ни маме, ни тетке отворять дверь на звонки в парадном. Когда раздавалось два звонка, он бежал и открывал сам. Он объявлял всем приходившим, что нас нет дома и «больше никогда не будет» (?!). Позднее мы узнали, что кое-кого из наших гостей, которые были посмелее и пытались прорваться к нам в комнаты, Васильев брал за шиворот и, как котят, выкидывал за дверь на лестницу.

Алексеев и все квартирные жильцы притихли, не понимая, что происходит, а милая старушка Грязнова, шлепая мягкими туфлями, испуганно крестясь, шмыгала по коридору и громко вздыхала, и мы не один раз, выходя из комнат, натыкались на нее, жадно подслушивавшую у наших дверей. Само собой разумеется, что мы приглашали ее к столу, но она, стесняясь, отказывалась, и тогда мы относили ей в комнату все, что только было на столе.

Что касается Анатолии, то ее экзальтация достигла апогея. Фальшивым голосом распевая арии Кармен, она причесалась по-испански, спустив с головы кусок старинного черного кружева, и, невероятно громко топая, с красной бумажной розой на груди бегала по квартире и щурилась подряд уже на всех мужчин, включая самого Алексеева.

Трудно передать, как отвратительна была мне тетка и как падало уважение к моей собственной матери!.. Я видела, что мы все затянуты в какую-то недостойную авантюру, и взяла «бразды правления» в свои руки.

— Николай Алексеевич, — сказала я, — надеюсь, что сегодня вы наконец оставите нас в покое.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что вторые сутки вы не выходите из нашего дома. Ведь эту ночь мама и тетя не ложились, надо же им выспаться…

— Да… но ведь завтра мы с утра выезжаем в Петровское?..

— В котором часу?

— Часов в двенадцать дня.

— Вот и прекрасно. А до двенадцати выспитесь сами и нам дайте выспаться.

Понял ли Васильев, что я все равно настою на своем, но он молчал. Только лицо его приняло неприятное жестокое выражение.

На этом мы расстались.

Перед отъездом в Петровское меня очень удивило одно обстоятельство: я думала, что мы поедем компанией, и была удивлена, узнав, что тетка отказалась от этой приятной поездки и остается в Москве. Вообще я заметила, что у нее с Васильевым наладился какой-то необъяснимый контакт. Они часто шушукались, сговаривались о чем-то. «Наверное, тетка в лице Васильева вербует себе союзника для того, чтобы он содействовал ее браку с Дмитрием Ивановичем, — думала я, — может, этим объясняется ее отказ ехать с нами в Петровское?»

За завтраком тетка встала с бокалом в руке.

— Поднимем наши бокалы, — сказала она, метнув один из своих огненных взглядов на Васильева, — за орла, сильного, прекрасного и смелого, превратившего наши будни в сказку. Я желаю, чтобы он всегда преодолевал всякое препятствие, стоящее на его пути, и достиг бы исполнения своего желания… — Она захохотала, а Васильев, улыбаясь, поспешил ее перебить:

— Я желаю только одного: чтобы вы сообщили нам кое-что о себе, когда мы вернемся из Петровского!

— И чтобы вы тоже мне кое-что сообщили. — И тетка многозначительно подмигнула Васильеву.

Я уже видела, что Дмитрий Иванович не только не имел вида жениха, но вообще походил на приговоренного к тюремному заключению.

6

Наконец закуски, вина и мука были уложены в корзины, и мы выехали в Петровское на блины к Наталии Александровне Манкаш[3].

Васильев сам сел за руль, попросив меня занять место рядом с ним.

— Мне будет веселее! — сказал он.

Выехав на Арбат, мы понеслись к Смоленскому, миновали Брянский вокзал, Дорогомилово и выехали на Можайское шоссе.

— Протяните вашу руку, просуньте ее в карман моей меховой куртки, — обратился ко мне Васильев.

Я протянула руку и нащупала у него в кармане маленькую, завернутую в бумажку коробочку.

— Нашли коробочку? — спросил Васильев, — выньте ее и разверните бумажку, откройте коробочку…

Я повиновалась, заинтригованная, и увидела на бархате два обручальных кольца: мужское и женское.

— Возьмите маленькое, примерьте, оно ваше. Интересно, угадал ли я размер?

— Вы просто сумасшедший! Я и примерять не стану!

Этот Васильев начинал мне казаться преоригинальным нахалом, он ежеминутно что-нибудь преподносил, и это была одна из самых нелепых его выходок.

— Я вас очень прошу, наденьте кольцо. — Он замедлил ход машины. — Я никогда ни о чем не просил женщин, не приходилось. А вот вас прошу, для меня наденьте…

— Есть вещи, которыми не шутят, — серьезно сказала я, — и из которых не устраивают комедий. Вам придется подарить эти кольца моей тете и Дмитрию Ивановичу.

— Почему же? Я не против сыграть одну за другой две свадьбы подряд.