– Господа, – Глеб помедлил, переводя теплеющий хризолитовый взгляд с начальства на Зою, – и дамы. Понимаю, что у каждого из нас свои приоритеты, но я все же хотел бы вернуться к вопросу безопасности.
– Благодарю, Глеб, – раздался спокойный голос с председательского места. – Предлагаю перейти к деталям. Возможно, на этот раз нам удастся отыскать того, кто в них прячется.
Улыбнулись все, кроме Влада. Даже после десяти лет в Управлении он упрямо отказывался верить в то, что оборотни и домовые существуют, а Диавол, видите ли, нет.
Серафима мерила похмельным шагом просыпающуюся улицу. Сегодня люди, отчаянно спешившие втиснуться в забитый автобус или стать очередной шпротой в банке вагона метро, казались особенно далекими. Они серыми тенями скользили мимо, не нарушая плотного кокона отчуждения, отгородившего девушку. Единственным ярким пятном на дагерротипе реальности был Айн. После того как Игорь убежал в институт, поглядывая на часы, подобно Белому Кролику, Серафима включила Аргиту научно-популярный фильм на английском и ушла с собакой. Пока Айн лисой шнырял по кустам, весело гонял за палочкой и орошал хмурые деревья в сквере она задумчиво пинала трупики листвы. В сложном уравнении, которым стала ее жизнь, оказалось слишком много неизвестных. И как ни странно, предвкушение опасности заставляло жадно пить горький ноябрьский воздух, ускоряло ток крови, отдаваясь приятной дрожью в кончиках пальцев. Совсем рядом, только руку протяни, жил другой мир. И, возможно, он окажется не таким серым.
Вернувшись домой, Серафима вошла в дальнюю комнату и, прикусив губу, начала аккуратно складывать в коробку старые вещи. Бабушкины очки, мамина шкатулка с палехской расписной тройкой на крышке, папина губная гармошка, звуки которой она иногда слышала во сне, Тимкина старенькая гитара. Фотографии, безделушки и воспоминания. Она хранила все это здесь. Заглядывала изредка, чтобы, закрыв глаза беззвучно разговаривать с родными, сглатывая непрошеные слезы. Однажды потенциальный ухажер походя назвал это место склепом. Он вылетел из квартиры мятым мешком, гулко впечатавшись в соседскую дверь. Обувь и верхняя одежда отправились следом. В какой-то момент в комнате появился Савелий, но, глянув на отчаянно моргающую Серафиму, тут же ретировался. Аргит, получивший планшет с популярными детскими играми, бодро учил русский алфавит. Сквозь закрытые двери доносился его голос, повторяющий буквы и слова-примеры. Аккуратно поставив коробку и в своей спальне и распихав лишнюю мебель по квартире, Серафима натянула тренировочную форму.
Первый удар по напольному боксерскому мешку, притаившемуся в углу гостиной, заставил Аргита поднять глаза. Отложив планшет, он какое-то время наблюдал с дивана за спиной Серафимы, перечеркнутой лямкам майки, а потом одним текучим движением оказался сбоку. Отработав связку, девушка остановилась, развернулась и, сдувая с глаз непослушную прядь, раздраженно спросила:
– Что?
Взгляд Аргита споткнулся о рисунок на ее правой руке. Белые пальцы аккуратно погладили черное тело птицы, вспорхнувшей с могучего дерева, чьи ветви обвивали плечо, а корни стекали почти до запястья, становясь кроной еще одного дуба. На дальнем плане виднелась чаща ночного леса, пронзаемая серебристыми копьями молний. Силуэты воронов тянулись между ними сквозной траурной лентой. Серафиме показалось, что по коже прошлись прохладным валиком из десятка тонких иголочек. А когда Аргит прикоснулся к гладким черным перьям вороньего патриарха, облюбовавшего внутреннюю сторону предплечья, она уже явно вздрогнула. Уловив это движение, мужчина разжал пальцы. А потом подхватил обе руки, свел их вместе и, слегка потянув на себя, спросил:
– Как?
Серафима моргнула, восстанавливая сбившееся дыхание.
– Картинка, – сказала по-английски. – Татуировка.
– Татуировка? – опустил голову, рассматривая рисунок.
Волосы снежной лавиной упали на чернильный лес и Серафиме немедленно, до крапивного зуда в ладонях, захотелось их потрогать. Борясь с искушением, она сделала шаг к журнальному столику. Аргит, как приклеенный, пошел за ней. Подхватила шариковую ручку.
– Смотреть, – сказала, привлекая внимание.
И нарисовала на чистом участке кожи детскую ромашку.
– Картинка, – повторила.
Аргит забрал пластмассовую палочку, задумчиво покрутил в пальцах, и не успела Серафима моргнуть, как на её левом предплечье появилась хитрая завитушка.
– Интересно, – пробормотала, рассматривая рисунок.
Аргит в это время выводил что-то у себя на руке.
– Има, – продемонстрировал очередного синего крокозябра.
– Айвазовский, – закатила глаза, а затем, спохватившись, добавила. – Красиво.
Кивнув, Аргит вернулся к мешку. Внимательно исследовал спортивный снаряд, потыкал пальцами. Серафима замерла, вспомнив о дырках на приборной панели. От первого удара многострадальная тушка из искусственной кожи покачнулась, от второго накренилась не хуже Пизанской башни, а от падения после третьего толчка болванчик удержала стена. Глядя на дергающийся неваляшкой мешок, Серафима со свистом втянула воздух. Уже первая попытка для многих могла стать смертельной.
