Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть четырнадцатая - [16]

 Эти и другія предпріятія, которыя можно бы привести, были очень опасны и отчаянны, но они возбуждали бдительность; поелику при всѣхъ случаяхъ, когда великія естественныя препоны были преодолѣваемы такими замыслами, сіе происходило отъ того, что на препоны сіи слишкомъ много полагались. Но между тѣмъ, какъ отъ времени до времени были предпринимаемы такія опасныя средства къ побѣгу, надежда, на которую Наполеонъ втайнѣ полагался для своего освобожденія, угасла въ глазахъ его.

 Объ немъ зашла рѣчь въ Палатѣ Депутатовъ, по только случайно, 12 Іюля 1819 года. Предмета сего коснулись разсуждая о состояніи Финансовъ, и Г. Гётчинсонъ сказалъ, что тратишь полмилліона Фунтовъ стерлинговъ въ годъ для содержанія Наполеона на островѣ Св. Елены значитъ безполезно расточать казну. Мнѣніе его было поддержано однимъ только Г. Іосифомъ Юмомъ. На него отвѣтствовалъ Канцлеръ Казначейства, что издержка сія не составляетъ и пятой части вышепоказанной суммы. Главные члены оппозиціи не приняли въ этомъ дѣлѣ никакого участія; и на островѣ Св. Елены полагаютъ, что это равнодушіе было для Наполеона -- надѣявшагося, что за него жарко вступятся -- главною причиною упадка духа и отчаянія.

 Дѣйствительно, обстоятельства того времени были таковы, что они усиливали необходимость содержать Наполеона въ заключеніи. Состояніе Англіи, произведенное неудовольствіями и потерями фабричныхъ ея областей -- а въ особенности положеніе Италіи, потрясенной кратковременными возмущеніями въ Неаполѣ и въ Савоіи -- дѣлали строгій надзоръ за Наполеономъ гораздо важнѣйшимъ, нежели въ какую либо другую эпоху со времени его паденія. Нельзя предузнать, какое дѣйствіе произвело бы его имя въ эту минуту всеобщаго броженія умовъ; но слѣдствія его побѣга конечно были бы ужасны.

 Британскій Министръ, зная, сколь сильно такой человѣкъ подѣйствовалъ бы на бушующія стихіи, озаботился предписать Губернатору Св. Елены объ усиленіи надъ нимъ бдительности.

 

 "Ниспроверженіе Неаполитанскаго Правительства, революціонный духъ, царствующій болѣе или менѣе во всей Италіи и сомнительное положеніе самой Франціи, должно возбуждать вниманіе Наполеона и ясно покалывать ему, что быстро наступаетъ, если уже не наступилъ переломъ, когда побѣгъ его можетъ произнесть важнѣйшія послѣдствія. Что сообщники его дѣйствуютъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія; и если онъ расположенъ сдѣлать сію попытку, то вѣрно не пропуститъ такого случая къ освобожденію. Посему обратите наивозможное вниманіе за всѣми его поступками, извѣстивъ Адмирала о наивеличайшей бдительности, ибо отъ флота большею частью все зависитъ." {Повелѣніе Сиру Гудзону Лоу, отъ 30 Сентября 1830.}

 

 Опасенія сія были весьма естественны; во настоящей причины къ онымъ не существовало. Политика и война не долженствовали уже болѣе ощущать на себѣ могущественное вліяніе Наполеона Бонапарте. Обманутыя надежды усилили жестокій его недугъ, возникшій въ желудкѣ, и болѣзнь скрытно разстроила весь жизненный составъ его. Смерть долженствовала скоро положишь конецъ мелочнымъ распрямъ, столь же тягостнымъ для того, кто заводилъ оныя, какъ и для того, кто принужденъ былъ ихъ выдерживать, открывъ врата темницы, для коихъ самая Надежда не могла уже доставить другаго ключа. Признаки разстройства пищеварительныхъ органовъ начинали становишься болѣе и болѣе очевидными, а упрямство Наполеона принимать лекарства -- какъ будто бы онъ предчувствовалъ, что всѣ врачебныя пособія безполезны -- по прежнему продолжалось. При одномъ изъ многочисленныхъ по сему предмету споровъ, онъ сказалъ врачу своему Литомархи:-- "Докторъ! безъ лекарствъ; я ужъ вамъ разъ сказалъ, что мы одушевленная машина; мы для сего созданы: это наша природа. Не препятствуйте жизненной силѣ; пусть она сама защищается; это будетъ лучше вашихъ лекарствъ. Тѣло наше часы, которые идутъ извѣстное время; часовщикъ не долженъ открывать ихъ и поправляетъ ихъ не иначе, какъ ощупью съ закрытыми глазами. Если онъ вздумаетъ насильственно понуждать ихъ къ ходу своими кривыми инструментами, то онъ еще больше имъ повредитъ и наконецъ совсѣмъ ихъ испортитъ." Это было 14 Декабря 1820 года.

 По мѣрѣ, какъ здоровье бывшаго Императора разстроивалось, не удивительно, что и духъ его болѣе и болѣе упадяли. За недостаткомъ другихъ способовъ къ забавамъ, онъ занялся устроеніемъ въ Лонгвудѣ пруда, въ который приказалъ напустить мелкой рыбы. Мѣдяный составъ, употребленный при обдѣлкѣ береговъ пруда сего, испортилъ воду, и бѣдныя рыбки, забавлявшія Наполеона, начали одна послѣ другой хворать и издыхать. Онъ былъ очень этимъ огорченъ, и въ словахъ, напоминающихъ прекрасные стихи Томаса Мура, выразилъ чувства свои о бѣдствіи, повидимому надъ нимъ тяготѣющемъ: "Все, что я люблю, все, къ чему я присланъ," воскликнулъ онъ: "тотчасъ поражается судьбою: небо и люди противъ меня соединились!" Въ другое время онъ жаловался на упадокъ своей силы. "Постель," говорилъ онъ, "сдѣлалась для меня мѣстомъ наслажденія; я не промѣняю ее на всѣ троны въ мірѣ. Какъ я перемѣнился! Послѣ моей прежней, необычайной дѣятельности, я теперь долженъ дѣлать усиліе для того, чтобы открыть глаза." Онъ вспомнилъ, что онъ иногда диктовалъ вдругъ четыремъ или пяти секретарямъ. "Но тогда," сказалъ онъ: "я былъ Наполеонъ; а теперь я ничто: силы мои, способности моя меня оставляютъ; я ужъ не живу, а прозябаю." Часто онъ молчалъ по нѣскольку часовъ, сильно повидимому страдая и погружаясь въ глубокую задумчивость.