Жизнь наградила меня - [22]

Нуля сварила рассольник и нажарила сковороду тающих во рту котлет. Лев Львович, изможденный, обросший, в зэковском ватнике, тяжелых сапогах, с лиловым шрамом через всю щеку, вошел в квартиру, коротко поклонился и сказал: «Приветствую вас, но руки не подам, я грязен и омерзителен». Не раздеваясь, проследовал в ванную. За ним прошла Марина Сергеевна, неся на вытянутых руках новую одежду. Они провели в ванной около часа. Среди плеска воды и фырканья до нас доносились его торжествующие крики: «Блаженство рая!» Вышел он элегантный, благоухающий и неимоверно постаревший. Боком сел за стол, молча выпил рюмку водки, мельком взглянул на шипящую сковороду с котлетами и вдруг, уронив голову на стол, громко и страшно зарыдал…

Будучи директором Ленинградской публичной библиотеки, Лев Львович в соавторстве со своим другом Альшицем написал две пьесы. Одна из них, «Опаснее врага», очень острая по тем временам, была поставлена Акимовым в Театре комедии. Они также организовали гигантский розыгрыш, объявив, что нашли в архивах Публички 10-ю главу «Онегина». Чтение было организовано у нас дома при большом скоплении гостей. Юрий Михайлович Лотман, знаменитый пушкинист, которому кто-то показал это произведение, сказал, что текст безупречен, и придрался только к одному слову, которое в ту эпоху не могло быть написано Александром Сергеевичем. К сожалению, я этого слова не помню.

Бывал у нас художник Натан Альтман, автор знаменитого портрета Анны Ахматовой, часто наведывался знаток анекдотов, веселый и задорный Виталий Лазаревич Гинзбург, будущий нобелевский лауреат, пытавшийся популярно объяснить мне тайны поведения жидкого гелия при сверхнизких температурах.

Приходили писатель Михаил Эммануилович Козаков с Зоей Александровной Никитиной. С их сыном Мишей Козаковым мы дружили всю жизнь. Вместе были в эвакуации, в писательском интернате, в группе дошколят. Наши кровати стояли рядом, и нам полагался один ночной горшок на двоих.

Частыми гостями бывали Борис Михайлович Эйхенбаум с дочерью Ольгой Борисовной. С Эйхенбаумом, историком и теоретиком литературы, у меня связана забавная история. Нам было задано домашнее сочинение по Толстому на вольную тему. Я выбрала «Образ Анны Карениной», хотя мы ее не проходили. В тот вечер к нам пришли гости, и я извинилась, что не могу ужинать со всеми, потому что мне надо срочно накатать сочинение. «О чем будешь катать?» – спросил Борис Михайлович. Услышав, что об Анне Карениной, он загорелся: «Ты не возражаешь, если я за тебя напишу? Хочется знать, гожусь ли я для девятого класса советской школы».

За сочинение Эйхенбаума я получила тройку. Учительница литературы с поджатыми губами спросила: «Где ты всего этого нахваталась?»

…И еще хочу вспомнить одного маминого знакомого. Он никогда не был у нас дома, я видела его всего несколько раз, в Молотове, во время эвакуации. Но я запомнила этого человека на всю жизнь. Впрочем, лучше я дам слово маме. Она написала о нем в своей книге.

Отступление: о Мессинге

Однажды в вестибюле гостиницы «Семиэтажка» я увидела невысокого большеголового человека с шевелюрой жестких курчавых волос. Поравнявшись со мной, он остановился, кинул на меня – словно уколол – острый взгляд, ухмыльнулся и быстро засеменил к выходу.

– Кто это? – спросила я администратора.

– Как, вы не знаете? Это Вольф Мессинг, он вчера приехал.

– А-а-а, – понимающе кивнула я, хотя это имя мне ничего не говорило.

Вскоре состоялось первое выступление Мессинга. Помню мысленное задание, данное ему из зрительного зала: подойти к одной даме в третьем ряду, вынуть из ее сумки паспорт, принести на сцену, раскрыть, прочесть вслух имя и фамилию и вернуть владелице.

Когда Мессинг, поднявшись на сцену, раскрыл паспорт, из него выпала фотография.

– Какой красивый офицер, – сказал он, разглядывая карточку, – совсем мальчик…

Внезапно лицо его исказилось, он схватился за сердце.

– Занавес! Дайте занавес! – крикнул он.

Зал замер. На авансцену вышла его ассистентка и объявила, что маэстро плохо себя почувствовал, но минут через пятнадцать сеанс будет продолжен. Конец выступления прошел вяло.

На другой день нам удалось выведать у ассистентки, что на самом деле произошло. В тот момент, когда Мессинг любовался молодым человеком, он увидел, что юноша был убит. В эту самую минуту.

Мать молодого офицера жила не в гостинице, но мы ежедневно встречали ее в столовой, где были прикреплены наши продуктовые карточки. Со страхом всматривались мы в ее лицо, но оно было всегда спокойно: сын писал часто. Мы успокоились – слава Богу, Мессинг ошибся. Прошел месяц, и мы стали забывать об этом эпизоде. Но однажды она не пришла в столовую, а наутро мы узнали, что она получила похоронку, в которой был указан день и час гибели ее сына. Тот самый, когда Мессинг увидел его смерть.

Я старалась не пропускать его выступлений. Однажды я задержалась после его концерта и вышла на улицу одной из последних. Колесом крутилась метель, снег облепил лицо, в двух шагах – видимости ноль. Но рядом кто-то кашлянул. Оказалось, что это сам маэстро. Он прижимался к стене, не решаясь шагнуть навстречу пурге.