— Не доржит! А вот, сказывают, бушует он, кулаков промеж нас ищет. Гнать коих из коммуны собирается... И что это такое! Давно ли всех тащили сюды, а теперь наоборот!
— Василий тут не при чем. Повыше его имеются... Не спорю, мужику моему, Василию-то, нонче ход не тот, что раньше. Дак это оттого, Марья Митревна, что он с головой. Не пропащий какой!
Марья молча взглянула на Веру и подумала: «Ишь! А ведь прежде-то Василий твой совсем пропащий да никудышный был!» Вслух же она добавила:
— Узнала бы ты у него, как да при чем тут вся ихняя заваруха.
— Ну, узнаю, — снисходительно мотнула головой Вера. — Поспрошаю.
В этот же день в обеденное время, в сельсовет приехали заимочники Степанчиковы и Галкин. Галкин вошел в помещение сельсовета решительно и как-то даже горделиво. Оба брата Степанчиковы всунулись в дверь бочком, присмиревшие, встревоженные.
В сельсовете в эту пору было много народу. Рядом с председателем сидел за столом Василий. Галкин, взглянув на него, сдвинул брови.
— Што делаете? — вместо приветствия громко сказал он, обращаясь к председателю. — По какому закону зорите меня? В каких таких основаниях сено у меня записали, скотишко на заметку взяли?
— Обожди! — коротко ответил председатель и отвернулся от Галкина.
— Мне ждать недосужно! — заносчиво возразил Галкин. — Работа в поле стоит. Сам знаешь...
— Обожди, обожди! — вмешался Василий.
— А ты тут при чем? — зло поглядел на него Галкин. — Мы кажись, не выбирали тебя в совет! Твоей власти в этом деле покамест еще нету!
Председатель примирительно остановил Галкина:
— От бедноты поставленный он. Имеет основание.
— Имею основание! — сверкнул глазами Василий. — Кабы не имел, не лез бы!
Продолжая свое дело, председатель вытащил из желтой обертки лист бумаги, испещренный именами. Василий наклонился к нему и что-то тихо сказал. Председатель отложил бумагу, и недовольно скривил губы и вздохнул.
— В таком разе, — вяло промолвил он, — как говорится, пересмотр положения. Которые ранее без дивидуального, а установлено, что ошибочно. Вот ты, к случаю, Галкин. Из середняков тебя вычеркиваем...
— С каких это оснований! — привскочил Галкин. — У меня ни работников, ничего другого!
— С таких оснований, — внушительно пояснил Василий, потянув к себе от председателя лист, и лицо его покрылось пятнами, — с таких, что замечаем повадку твою и положение...
— За зубы расплачиваешься!? — вскипел Галкин. — Отыгриваешься на мене?! Силу взял! Не рано ли?!.
Кругом насторожились, и стало тихо. Кто-то засмеялся, но тотчас же оборвал свой смех. Председатель беспокойно оглянулся на Василия. У того заходили желваки на щеках.
— Рано? — тихо, но угрожающе переспросил он. — А, может, наоборот — поздновато? Ежли бы ранее я да иные кои позаймовались этими делами, так ты не успел бы, бать, лучшие животишки на мясо извести да по базарам распихать! Понял ты свое положение? Али еще не понятно тебе?
Галкин насупился, опустил глаза и тяжело задышал.
— Кровными моими потами нажито... — с натугой выдавил он из себя. — Мое дело — продавать иль не продавать! Свое на базар возил, не ворованное! Свое!
Голос у Галкина стремительно повысился. Он поднял голову и дико, почти исступленно закричал:
— Свое! Собственное!..
Председатель слегка отстранился, словно убегая от этого крика. Председатель украдкой оглянулся кругом и, спохватившись, сердито оборвал Галкина:
— Не бушуй! Слышь, не бушуй, Галкин!
Братья Степанчиковы переглянулись, вздохнули и несмело поддержали Галкина:
— Диствительно, свое продаем... Не чужое.
— Самими наработанное да нажитое.
— Не бушуйте, — обернулся к ним председатель. — Чо на самом деле. Порядка не знаете?.. Имеется пересмотр об вас. Сведения достоверные. Вычеркиваем из середняков! Напрочь!
— А закон?! — вздохнули оба брата.
— Законом не тычьте! Закон не об вас!..
— Закон у них спрятаный, — снова прорвался Галкин. — Какую хошь подлость — всё под законы пишут!
Председатель поднялся на ноги и застучал кулаком по столу:
— Граждане! Об подлости правов вам не дало рассусоливать! С такими словами можно и клопов в холодной покормить!
— Не пугай. Мы — пуганые!
— Не пугаю, а упреждаю... А что касаемо дела вашего, ежели притензии или недовольство имеете, ваша воля жаловаться в рик. Куды угодно!
— Понастроили камун, залапали себе все... Раззор крестьянству учиняете. А как мы не в камуне, вот вы и притесняете.
Василий схватил список, который все время лежал то перед ним, то перед председателем, и поднял его вверх:
— Вот тут всякие на отметку взяты. Не глядя, что в камуне, либо нет. Тут всякие!.. Перешерстку делаем. Обманных, неправильно влезших вытрехаем. Все равно — в камуне он, нет ли...
— У-у! Обормот! — кинул в него зло и с ненавистью Галкин. — И когда тебе шею своротят?.. Восподи, да как же таких земля носит!? — И, плюнув себе под ноги, Галкин круто повернулся и стремительно пошел к двери.
2.
Три дня в сельсовете и в правлении коммуны шла кутерьма. Три дня судили и рядили о списке скрытых кулаков, пробравшихся в коммуну. Три дня в столовой, на скотном дворе, возле амбаров, а порою и на поле, на работе отдельные группы коммунаров и единоличников пылко сцеплялись между собой, бросая на время работу и споря о правильности или неправильности исключения из коммуны или внесения в списки кулаков того или иного из крестьян.
