«Шешнадцать за пуд...», сообразил он, «это, стало быть, рублей с полсотни с мешка. А полсотни, как-никак, и теперь большие деньги».
Полсотни рублей, — Влас подсчитал, что этаких денег он на стройке не заработает и в полмесяца. А тут за один мешок хлеба.
«Ишь, как здорово жадничают!..», загвоздилась в его уме упрямая мысль.
«Мысленное ли это дело? Такие деньги!..»
И, как бы отвечая на эти его мысли, с воза, мимо которого он проходил, высокий злой голос прокричал:
— Мыльца да карасину негде добыть! Рази нам дают? За все с нас вы же дерете несусветно!
— А вы прямо грабите народ. Ни совести у вас, ни души... Последнюю рубаху готовы вы с нас содрать! — посыпалось со всех сторон в ответ на выкрик мужика.
Влас приостановился и покачал головой:
— Это вам не двадцатый год! — врываясь в спор, крикнул кто-то в стороне. Повернувшись туда, Влас увидел высокого старика в светлой кепке, в рваном пиджаке, с расстегнутой на груди грязной рубашкой.
— Понравилось вам тогда, — продолжал старик, заметив, что все обернулись в его сторону и выжидающе смотрят на него, — понравилось?! Вы тогда город целиком обобрали!.. У меня у дочери пианино было, инструмент музыкальный, так вы на муку его выменяли! На два куля!...
— Я у тебя не выменивал, гражданин! — пасмурно возразил мужик. — Мне твоей пиянины и задарма не надо!
— Все вы рвали! Все! Что только вам хотелось, все!...
У воза снова вспыхнули крики. Снова заволновались рассерженные, злые покупатели.
Влас тронул за плечо стоявшего рядом с ним человека и возбужденно сказал:
— Не все, товарищ! Не все, говорю, этак-то рвали!
— Отстань! — отстранился от него тот. — Отстань!
У Власа закипела обида в груди. Он захотел поспорить, доказать, что не все жадничают, что это только кулаки, рвачи. Но слова не шли с языка, и он обескураженно и оторопело оглядывался по сторонам. И ему стало тошно здесь, на базаре. Он пошел быстро, как бы убегая от чего-то, домой, в барак.
Там было тихо и безлюдно. Но это безлюдие, эта тишина успокоили Власа. Он пошел к своей койке. Рядом, с соседней койки, поднялась лохматая голова, и сонный голос произнес:
— А тебя давеча, дядя, борода какая-то спрашивала. Гость.
Влас удивился:
— Кто бы это такой?
— Не знаю... Сказал, что зайдет еще к тебе. Дело, говорит, есть...
Заинтересованный посетителем Влас стал дожидаться его вторичного прихода. Он ломал голову, старясь сообразить, кто его разыскивает, у кого к нему дело, какое это дело. Так прошло некоторое время. Наконец, посетитель пришел. Влас услыхал знакомый голос, спрашивавший кого-то у дверей:
— Медведев-то пришел?
И мимолетное досадливое чувство шевельнулось в нем: он узнал Некипелова.
6.
Этот приход Некипелова и последующий разговор с ним остались памятными для Власа.
Некипелов прошел к Власу в барак, остро озираясь по сторонам, и, вместо приветствия, недовольно и обеспокоенно спросил:
— Ты пошто не приходил? Обещал понаведаться, а сам и глаз не показываешь!
— Работа... — пояснил Влас, улавливая в голос Некипелова злобу и недоумевая, почему тот гневается. — На работе я занятой...
— Работа! — презрительно передразнил Некипелов. И опять оглянувшись и погасив в себе озлобление, он предложил:
— Пойдем! желаю я с тобою по-душевному говорить. Пойдем на мое пристанище на тогдашнее!
Влас заколебался. Повадка Некипелова не понравилась ему. Но Некипелов пристал, и они пошли.
— Работа, говоришь? — протянул Некипелов, когда они вышли на улицу. — А на кой чорт тебе сдалась эта самая работа?
— А как же?
— Как же?! — передразнил Некипелов. — Ты на их работаешь, а они тебя по шеям, по шеям!..
Влас промолчал и пытливо оглядел земляка. Лицо у того было злое, глаза смотрели исподлобья, а губы сжаты были в жесткой острой усмешке.
— Понравились, видать, тебе порядки! В работниках, не иначе, сладко тебе робится? — с издевкой продолжал Некипелов. — А я-то, признаться, думал, что ты мужик совестливый, крест у тебя на груди, думал, имеется...
— Это почему же, я, выходит, не совестливый? — вспыхнул Влас.
— А потому... Сам должон догадаться, не ребенок годовалый!
— Невдомек мне.
— Мы с тобой об чем тогда разговаривали, на постоялом?
— Ну, об разном...
— Забыл?
— Может, и забыл... — раздумчиво сказал Влас. — Выпивши я был. В голову ударило.
— Значит, забыл? — как-то по-хозяйски, придирчиво повторил Некипелов. — Так, значит, и запомним... Запомним, что ты как ветер в поле: то в одну, то в другую сторону дуешь!
Уловив обидное для себя в голосе Некипелова, Влас остановился.
— Об чем разговор? — резко спросил он. — Ты что, Никанор Степаныч, об себе думаешь? Должен я тебе, что ли? Пошто глотку на меня дерешь? Этак-то...
— Я глотку не деру... — сразу сдерживаясь, спохватился Некипелов. — У меня, вишь, сердце закипает: сволочи напроходь оказываются все!.. Я к тебе, как к другу, оногдысь сунулся. Могли бы мы иметь с тобой дело. Большое дело. Ждал я тебя. Мне к тебе не с руки на постройку эту было итти. Ждал я тебя. Ты тогды ведь обещанье дал, что придешь. А надул, обманул.
— Большое дело? — удивился Влас.
— Да. Я тебя с понимающими людьми соображал свести, а ты спрятался от меня.
— Недосужно мне было. Говорю тебе, работа. Ну, а заодно еще и промашка у нас там на постройке выскочила.
