Жизнь на льдине - [109]

Неожиданно я услышал шум мотора и радостно закричал:

— Эрнст, самолет!..

Кренкель немедленно зажег факел.

Над лагерем появился маленький самолет Власова. Я начал фотографировать его. Летчик Власов сделал два круга над лагерем и полетел на аэродром.

Я побежал туда. От нас до аэродрома — два километра. Не успел я пробежать и километра, как Власов уже совершил посадку.

Летчик вылез из самолета и пошел ко мне навстречу.

Трудно описать чувство радости и волнения, которое мы оба испытали во время встречи…

Власов был первым человеком, который посетил нас после отлета самолетов, доставивших экспедицию на Северный полюс. А с того времени прошло больше восьми месяцев…

Мы встретились на полдороге, бросились друг другу на шею, расцеловались. Оба от волнения не могли говорить. Я положил голову к нему на плечо, чтобы отдышаться, а он думал, что я заплакал. Власов поднял мою голову и сказал:

— Ну чего ты? Ну успокойся.

Я говорю:

— Ничего, ничего… А ты чего волнуешься?

Так мы стояли несколько минут и не могли говорить от волнения и радости.

Потом мы пошли на аэродром. Там оставался штурман Дорофеев. С ним мы тоже расцеловались.

Власов вынул из самолета ящик с мандаринами и пивом.

— Это подарок таймырцев, — сказал он.

Я поблагодарил его. Потом он передал мне пакетик с письмами от моих друзей-правдистов. Это была первая почта, полученная памп со дня вылета из Москвы.

Власов рассказал, что он случайно наткнулся на наш лагерь: искал самолет Черепичного и издали увидел наше расположение.

Я не хотел долго задерживать самолет Власова; мотор работал на малых оборотах, уже надвигалась ночь. Хотя, должен признаться, мне в то же время и не хотелось отпускать человека, который совсем недавно был в Москве.

Власов предложил мне начать погрузку имущества лагеря и переброску на самолете к судам. Я категорически отказался и заявил:

— Пока не найдете Черепичного, в наш лагерь больше прилетать не нужно!

Он усмехнулся и ответил:

— Обещаю тебе, Дмитрич, что Черепичного найду. Твердо тебе обещаю!

Мы снова расцеловались, тепло я попрощался с ним и Дорофеевым.

Вскоре самолет был уже в воздухе…

Я сразу почувствовал какую-то усталость, захотелось посидеть… Подошел к торосу, снял с себя меховую рубаху, жилет, перебросил их через плечи, поднял ящик с мандаринами и пивом и медленно побрел к лагерю…

Когда вернулся, рассказал о своей встрече Эрнсту. Скоро пришли и Женя с Петровичем. Они ничего не обнаружили. Их подвела какая-то черная точка, показавшаяся вдали. Только подойдя поближе, они увидели, что это лебедка, которую унесло во время сжатия льдов.

Мы условились с Кренкелем: не говорить ребятам о том, что нам привезли подарок, а после обеда неожиданно подать пиво и мандарины.

Я, как бы между прочим, завел разговор о том, что хорошо бы сейчас к обеду получить пива или вместо сладкого мандарины. Петр Петрович рассмеялся и ответил:

— Да, это было бы неплохо… Но придется потерпеть до Ленинграда.

Женя почему-то сразу почувствовал нечто подозрительное в моих разговорах и испортил всю затею: он начал ощупывать наши спальные мешки и, конечно, нашел лежавшие там пивные бутылки… После пива мы стали пробовать мандарины.

Вечером командование «Таймыра» предложило снимать наш лагерь с помощью самолетов. Я категорически отказался и повторил:

— Надо искать Черевичного. До тех пор пока его не найдете, к нам прилетать не нужно!

Сегодня Женя по приборам определил, что льдина покачивается. По его мнению, это получается потому, что с востока к нам доходит зыбь.

Сейчас пятнадцать градусов мороза, хорошо светит луна.

С тревогой думаю о летчике Черевичном: есть ли у него продовольствие, теплая одежда? Взял ли он с собой ружье?..

17 февраля

Освещая себе путь прожекторами, ледоколы «Таймыр» и «Мурман» ночью передвинулись на другое место. Мне кажется, что они совсем рядом с нами. На ледоколе «Мурман» зажигают много осветительных ракет.

Я лег спать, так как ночью дежурил. Меня сменил Кренкель. Долго не мог заснуть: белье еще не успело высохнуть после хождения на аэродром. Попросил Теодорыча, чтобы он чем-нибудь меня укрыл. Эрнст принес свою малицу.

Нынче распрощались с семьдесят первой параллелью. Если мы продрейфуем еще пятьдесят девять географических минут, то общее протяжение нашего дрейфа на льдине будет равно двадцати градусам широты. Это очень большое расстояние, если учесть особые условия Центрального полярного бассейна.

Лежали в спальных мешках, обсуждая итоги нашего дрейфа. Приятно сознавать, что все задуманное год тому назад ныне осуществлено. Жизнь, правда, внесла много нового и неожиданного в наши планы. В частности, наш дрейф оказался более быстрым, чем это предполагалось.

Одной из наиболее интересных тем научных работ станции «Северный полюс» было изучение движения льдов, покрывающих поверхность Северного Ледовитого океана. Скорость нашего движения менялась: то мы почти стояли на одном месте, то шли со скоростью сорок три километра в сутки. Особенно быстро протекал наш дрейф в последнее время, когда льдина прошла в Гренландское море.

Теперь мы отдыхаем и говорим обо всем этом, как о минувшем.

Да, мы можем ответить на многие вопросы, интересующие науку!