Жизнь на грани - [34]

Студентки из Новосибирска размышляли тоже каждая о своем. Алина думала о том, как она устала от Марины – девушки, с которой они никакие на самом деле не подруги. Оказалось, что они учились в одной школе, а потом вышло так, что на короткий срок их интересы совпали, вот они и оказались в одном городе, в одной квартире и в одной комнате. Алина, эта девочка-дизайнер, мечтала при первой удобной возможности съехать от своей соседки, потому что та, эта жирная наглая корова, тянула из нее деньги: на еду, на одежду, на шампунь. А когда Алина отказывалась делиться своими честно заработанными, Марина называла ее жадиной. Ситуацию обостряло то, что у Алины вот-вот могли начаться проблемы с документами. Это означало, что ей придется в скором времени уехать в родной Новосибирск уладить бумажные дела и, таким образом, не превратить временный отъезд к родным в отъезд постоянный.

Марина, как вы понимаете, была в курсе. Ее от природы хитрый ум в сочетании с наглостью, вошедшей в привычку, диктовал ей грамотные ходы. Одним из таких ходов было давление на Алину, как то: «Если ты мне не вышлешь деньги, когда приедешь к себе домой, я съеду, и поминай свои вещи как звали».

И пока Марина видела десятый сон за ночь, Алина тихо плакала, уткнувшись в теплый и мохнатый животик своего котенка, который ровно мурлыкал, как миниатюрный трактор…

4

Клавдия Васильевна, эта рассыпающаяся на части дама, прочитав на ночь несколько молитв, легла спать. Молитвы помогали ей спать спокойно, отгоняя от постели призраков, которые витали под потолком, стоило престарелой только погасить свет на ночь. О ее, скажем так, друзьях никто не знал. Можно сказать, она уже давно к ним привыкла. Старушка, право слово, не имела бы ничего против таких скрытных соседей, если бы они, эти призраки, не мешали ей спать.

«Чур, чур меня! Пошли прочь», – шипела на них бабка, а потом, одержав над ними очередную, пускай временную, победу, проваливалась в сон. Если хотите знать мое мнение, то я бы сказал, что призраки особенно беспокоили старушку тогда, когда у нее болела голова и поднималась температура. Ведь галлюцинации могут возникать от гипертермии, например, если вы больны гриппом. Впрочем, иной раз жара у нее не было. Старость не радость, и частенько бывало, что сон Клавдии Васильевны был не крепок. Поспит-по-спит – проснется, а они – под потолком, и все кружатся, кружатся. Ну она на них цокнет, сходит в туалет (как всегда, в своей марле на голое тело), вернется и спит уже крепко до самого утра.

Ночами ей снились разные чудеса и Царствие небесное. Сон, как она считала той частью своего разума, которая еще сохраняла за собой привилегию хоть что-то трезво соображать, был теперь уже той единственной частью жизни, которая приносила ей хоть сколько-то по-детски беззаботной радости.

Итак, большую часть свой старости бабушка проводила, блуждая по сказочным тропкам подсознания. Во сне она могла быть как молодой, так и старой; во сне она могла быть за тридевять земель или в местах ее детства. Просыпаясь, она едва ли их припоминала, но покуда она спала своим трухлявым, зыбким и шатким сном, память ее обретала новую жизнь: вот Клавдия Васильевна отчетливо видит и деревню в послевоенные годы, и завод, на котором работала потом, переехав в город, и вновь переживает первую любовь… Первую любовь и еще кучу всего того, чего на самом деле с ней никогда и не бывало.

По пробуждении ее сон… нет, не становился явью, увы, нет. Наоборот, в те редкие часы, когда старушка просыпалась утром и не мучилась от витающих по комнате привидений, похожих на пар от чайника, она становилась той, какой сделало ее время и она сама: ослепшей на один глаз рухлядью, напоминающей самой себе обветшалую занавеску. Тюль, изъеденный молью, но еще висящую на перекладине эшафота (или довисающую последние дни).

Единственный плюс от того, что она еще жива, заключался, как ей казалось, лишь в том, что к полудню призраки отступали. Они таяли как лед, оказавшись в плену лучей солнечного света.

Да иной раз к ней заходила Алевтина Эдуардовна и приносила продуктов: овощей, фруктов, молока, хлеба да колбаски. Хозяйка сочувствовала умирающей старухе и оказывала такую гуманитарную помощь.

Женщина ясно понимала, как страшно жить в государстве, где правительству все равно на удел пенсионеров и больных людей. А еще она не хотела бы оказаться на месте Клавдии Васильевны и доживать последние дни в нелегально заселенном доме, ремонт которого приносил столько страданий.

Обе женщины даже и не предполагали, что сегодняшняя их встреча окажется последней. Лишь призраки, шуршащие в паутине потолка, намекали, что у обеих был куплен билет в один конец, а последняя остановка уже виднелась на горизонте.

Существовал, однако, совершенно особенный страх за старушку. Страх, который Алевтина Эдуардовна замечала в себе с каждым визитом к дряхлой бабушке, списанной со счетов жестокими детьми, выпавшими на акушерский стол из ее раздувшегося, как ватрушка, живота больше пятидесяти лет назад. Подобное беспокойство вы испытываете, зная, что произойдет что-то плохое, к которому сколько ни готовься, все равно не будете готовы: смерть близкого человека, предательство, терминальная болезнь, мировая война или финансовый кризис, длящийся в России со дня основания.