У Ольги было время собраться под столом, и она постаралась не выдать своего смятения.
— Ну, теперь уж точно пора нести утку. Огромное спасибо за подарки, — она вышла на кухню, столкнувшись с охапкой цветов в руках Дениса.
— Пап, ей что, не понравилось? По-моему, она расстроилась.
— Я же вам говорил, не надо ее склонять к поездке, она ведь не выносит давления. Не надо, она сама решит, сама созреет.
— А я вообще против этой поездки, — насупившись, произнес Левушка, — ведь нас с папой не приглашают.
— Еще ничего не решено. Правда, папа? — встрепенулась Аня, почти не участвовавшая в разговоре.
— Если честно, я не в курсе каких-либо принятых решений, если они имеют место.
— Я ни за что не поеду, не хочу его видеть, — посерьезнела Соня.
— И правильно. Молодец, сестренка, — обрадовался Левушка, что он не одинок.
— Как может каждый из нас рассчитывать на помощь ближнего, если сам отказывает просящему в этой самой помощи и поддержке.
Сергей Викторович был серьезен как никогда. Дети задумались о том, смогут ли они когда-нибудь соответствовать отцовским канонам порядочности.
В наступившей тишине тиканье настенных часов казалось набатом.
— А я не знаю, я как мама. Но мне бы хотелось… — Аня поднялась из-за стола и направилась на кухню.
Утка была забыта в духовке, Ольга курила у окна.
— Анютка, ты считаешь, что мы должны поехать?
— Да.
— Мне будет нелегко без Сергея, надеюсь на твою поддержку. Аня обняла мать за плечи.
Щенок немецкой овчарки в подростковом возрасте резвился на газоне, наслаждаясь свободой от поводка. Его хозяин повстречал знакомого и был занят беседой. Щенку нравилось все: бабочки, ноги прохожих, бумажки, и он, радостно бряцая неокрепшими ушами, носился по поляне вдоль и поперек, при этом простодушная улыбка не покидала его задорной морды.
Быстро, но величаво газон попыталась пересечь кошка. Она посчитала оскорблением для себя огибать игровую площадку щенка, где и была подвергнута наскокам и призывам поиграть. Кошка присела и зашипела, предупредив о своем настроении приставалу, но ему это показалось забавным, и он тоже присел, подпрыгнул, отскочил, приблизился. Незаметным быстрым движением кошка чиркнула лапой по носу, щенок заскулил и отскочил, так и не поняв, за что его так.
Вера и Александр сидели на металлическом заборчике у входа в ЗАГС и курили, было невыносимо душно и жарко.
По тому, какую бурю неуместного восторга вызвала расправа кошки с щенком, было понятно, что Вера находится в крайней степени нервного возбуждения. Она все хохотала и хохотала, это было похоже на истерику. Александр угрюмо курил одну за другой. Они разводились.
Рядом разморенные люди в оранжевых жилетах лениво ковыряли дорогу. Вере, наконец, удалось затихнуть. Александр смотрел себе под ноги, он не мог смотреть ей в лицо с тех пор, как они расстались, тихо, но отчетливо произнес:
— Ты уверена, что ВСЕ ЭТО правильно?
Такого удара под дых Вера никак не ожидала, на ее лице вдруг проступило все тщательно скрываемое горе. На ее счастье Александр не поднял головы, но когда через минуту она заговорила, ее выдал голос, дребезжащий от надрыва.
— А как иначе? У нас другого пути нет… у тебя растет дочь…
Конечно, это были не те слова, которые рвались наружу. Ей хотелось сказать, что каждую минуту с тех пор, как она в отчаянии переступила порог их общего дома, она рвалась назад. Но вначале она не могла себе позволить вернуться к нерешенным проблемам и мужу, топящему тревоги в алкоголе. А потом уже было поздно, появилась Эльвира. Хотя… если бы он попросил… но он не просил. Ей было очень горько видеть, как из цельной личности он превращался в приспособленца, делягу. Но все эти мысли она, как обычно, оставила при себе.
А Александр с ужасом думал, что теперь ему придется жениться на Эльвире.
Задумавшуюся за вязанием Веру вернул к действительности вопрос Игоря Михайловича, который оторвался от газеты и спросил:
— Веруня, я никогда тебя не спрашивал, почему ты мне сказала, что не можешь иметь детей?
— Чего это ты вдруг?
— Не знаю, пришло в голову…
— Я уже отвечала на этот вопрос двадцать три года назад, когда забеременела. Ты пытался выпытать, в чем заключался мой коварный замысел, если мы уже удочерили Полину, зачем было врать о бесплодии. И тогда, и теперь, говорю тебе, что мой коварный замысел состоял в том, чтобы вызвать у тебя жалость, потом оплести сетями… чтобы в дальнейшем, сидя у камина, слушать твой храп. Ты доволен?
— Я вдруг вспомнил… Я почти забыл, раньше у меня достаточно часто возникало чувство, что ты мне не принадлежишь, что я отвернусь, и ты исчезнешь. Веруня, ты все еще любишь его?
— Конечно. Он навсегда со мной… но в прошлом. Ведь я люблю тебя, Полинку, Федьку… и люблю сейчас, в настоящем. И Снежка конечно. И я не пожертвую ни одной минутой нашей нынешней жизни ради прошлого. Я не жалею ни о чем…
— Именно это я и хотел услышать…
Вера улыбнулась себе под нос, услышав, как дыхание мужа становится все ровнее и глубже. Она всегда удивлялась, как собака и хозяин могут до такой степени похоже храпеть. Когда поздно ночью Вера выключила свет, Игорь Михайлович проснулся и спросил:
