Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. - [10]

– Продолжаю выполнять боевую задачу по доставке вас и командира корпуса на плацдарм. Я решил: будем высаживаться между «Альпами» и «Балтикой», примерно посерёдке, там, где в первую ночь я высадил командира дивизии полковника Быченкова.

Я нарочно говорю «высадил», чтобы они поняли, что я не случайный неопытный пацан.

– Резон! – опять замечает командир корпуса.

«Я решил» – не раз встречалось мне в боевых приказах и всегда вызывало восхищение своей безапелляционностью. Я стараюсь говорить приказным языком, не торопясь, спокойно и уверенно, чтобы они были убеждены, что я все время полностью контролировал и контролирую обстановку, а переправиться через Одер – для меня всё равно что два пальца обмочить.

– Так в чём дело? Что вам мешает? Чего вы ждете? – спрашивает командующий.

Для себя я ситуацию реально оцениваю как хреновую: и вернуться не можем, и угодить при высадке в такой адской темени без ориентиров можем прямёхонько к немцам.

Ориентирами при высадке на плацдарм должны были служить короткие трассирующие очереди, но из-за сильного дождя мы их не увидели. Сейчас их вообще перестали подавать.

– Нам нужны ориентиры. Мною только что передана радиограмма на личную рацию полковника Быченкова с просьбой без промедления выслать на берег маяки и обозначить место высадки ракетами. Для этого требуется 15-20 минут. По рации передал, что продолжаем движение… но квитанции{11} не получил.

– Выполняйте! – помедля несколько секунд, приказывает командующий. – Федотов, а мы к немцам так не приплывем?

– Никак нет! – бодро заявляю я и дублирую: – Кустов, ты понял?

– Чего ж тут не понять?

– Сколько до берега?

– Метров четыреста-пятьсот.

В этот момент сильный удар очередной большой боковой волны развернул идущий впереди буксир, и тут же днище его корпуса заскрежетало по какому-то подводному препятствию, катер накренился настолько, что стала поступать вода. Механик-водитель пытается безуспешно изменить направление движения «семёрки», чтобы избежать неминуемого столкновения с амфибией. Но амфибию поднятой волной швыряет носом в борт «семёрки». Только этого не хватало!

Перегнувшись вперед, механик-водитель обшаривает рукой носовую часть кузова амфибии и яростно шепчет:

– Весь перёд разбит. Я же говорил: нельзя плыть!.. Дуроломы… вашу мать! А ещё начальники…

– Тихо, старшина, тихо,- шёпотом уговариваю я его.

– Чего тихо? Вы уйдёте, а машина разбита!

– Успокойся, ну, успокойся… – я поглаживаю его по плечу.

– Дуроломы вы припадочные, а не начальники! – объясняет он мне, сбрасывая мою руку. – Кто же при нулёвке переправляется по такой воде?! И ещё генералов посадили!.. Вашу мать… Судить вас мало…

– Америка – мать её,- тоже тихо ругаюсь я.

– При чём здесь Америка? – шепчет старшина. – У нас бензин с водой – не фурычит! И «семёрка» фордыбачит. Похоже, она теряет способность двигаться своим ходом.

Я спешно перебираюсь на «семёрку», соскакиваю вниз и осторожно присвечиваю узким лучом карманного фонарика с фильтром. Натужно сипит маломощная мотопомпа, и рядом со мною солдаты касками вычерпывают воду, но её, тем не менее, по щиколотку. И я определяю то, что уже наверняка поняли и знают командир и водитель машины: «семёрка» обречена. Она продержится на плаву не более 30-40 минут, и надо без промедления принять решение.

«Семёрка» может нырнуть и пойти на дно – она сильно осела на нос, там скопилось много воды.

.

Взять её на буксир амфибией, в которой находятся командующий и командир корпуса, я не имею права. Глубина здесь 18-25 метров, и, уходя на дно, «семёрка» перевернёт и потянет пятиметровым буксирным тросом за собой амфибию с генералами. Снять с «семёрки» людей я тоже не могу: во-первых, будет перегружена амфибия с генералами, чего допустить я не имею права, а во-вторых, оставление поврежденного боевого плавсредства экипажем, не выполнившим до конца своих обязанностей по спасению катера, влечёт за собой высшую меру социальной защиты – расстрел. Это мне вдолбили ещё на Висле, и сегодня, по приказу подполковника Сергеева, я в очередной раз повторил это экипажам всех трёх амфибий; поэтому не могу отдать приказ оставить «семерку»: за её плавучесть и живучесть надо бороться до последнего.

– Все на месте? Пострадавшие есть?

– Нет солдата из боепитания,- шёпотом докладывают мне.

– Чичков! – зову я. – Чичков!

На амфибии его не было. Но и на «семёрке» его нет. Я уже понимаю, что он слетел при ударе, столкновении. Утонуть он не мог. Я же заставил его надеть пробковый жилет.

– Чичков!!! – не без отчаяния кричу я.

Но обнаружить и выловить его в бурлящей тёмной воде не было никакой возможности. Оставалась слабая надежда, что он смог зацепиться за канат, которым запасные лодки были привязаны к катеру. Пробковый жилет должен держать его на воде.

С тяжёлым сердцем, молясь всем богам, черту и дьяволу о том, чтобы доплыть и дотянуть генералов и свой взвод до берега, я перебираюсь на амфибию.

Кажется, прошла целая вечность, пока, тихо урча, амфибия по размокшему вязкому грунту не выбирается медленно на берег, прямо на светлячок маяка.

«Семёрку» прибило к берегу метрах в трёхстах ниже.

6. Захват пленного. Я – «фалую» немца