Жизнь Марии Медичи - [13]

— Конечно, вы правы, герцог… Но что подумает моя жена? Она только и говорит о коронации, о регентстве, о будущем нашего сына. Видимо, все-таки она права, и мне придется ей уступить…

На этом король и его министр финансов, начальник артиллерии и инспектор всех крепостей расстались. Напоследок герцог еще раз напомнил Генриху, что тот больше не должен видеться с юной красавицей Шарлоттой Маргаритой де Монморанси.

— Клянусь вам, друг мой, я буду уважать священные узы брака, которыми сам же связал своего племянника с Шарлоттой Маргаритой. Я заглушу в себе эту страсть, — с готовностью пообещал Генрих.

Впоследствии герцог де Сюлли так прокомментировал это обещание в своих «Мемуарах»:

«Я полностью полагался бы на его заверения, не знай я, как легко обманываются нежные и страстные сердца, подобные его собственному сердцу».

Воистину лишь настоящий друг или истинный мудрец мог найти такие слова, чтобы выразить свое полное неверие в обещания короля.

* * *

На самом деле, Мария Медичи совершенно официально потребовала своей коронации. Важно отметить, что она заявила, что хочет, чтобы все было сделано непременно до начала готовившейся войны, которую Генрих IV — человек, ставший почти легендой, в котором сочетались черты развеселого гуляки и мудрого государственного деятеля, считал главным делом своей жизни. (Он мечтал ликвидировать в Европе гегемонию испанских и австрийских Габсбургов, с трех сторон зажимавших в клещи его любимую Францию.)

В принципе Генрих уже был даже и не против коронации. Прежде всего, это был шанс избавиться от ненавистного Кончино Кончини и Леоноры Галигаи. (В этом, кстати, король ошибался: Мария Медичи и слышать не желала об изгнании своих фаворитов, к которым была глубоко привязана.) Во-вторых, в рассуждениях жены относительно их сына тоже был определенный резон. К тому же неисправимый и безрассудный романтик Генрих — как же хорошо все-таки его знал герцог де Сюлли! — решил, что это может быть прекрасным предлогом, чтобы заставить его Шарлотту Маргариту вернуться в Париж. Еще немного подумав для проформы, он заявил:

— Я согласен, но при условии, что ОНА будет украшением коронации!

Марии, как и любой женщине, подобное предложение-условие очень не понравилось.

— За кого вы меня принимаете?! — закричала она. — И когда вы только прекратите выставлять себя на всеобщее посмешище с этой вашей малолетней замухрышкой де Конде…

Понимая, что обратить все в шутку не удастся и очередного страшного скандала не избежать, Генрих не стал настаивать. Муки совести превратили его в труса. Он так несправедливо обращался с женой в личной жизни, что был вынужден идти на уступки, дабы хоть как-то возместить нанесенный ей ущерб. Эта слабость короля была проявлением своего рода комплекса, связанного с Марией. Для его отношения к ней были характерны перепады и крайности: доверие и подозрительность, уважение и безразличие, увлеченность и холодность. Порой королю приходило в голову вовсе избавиться от такой жены, а порой он думал и говорил, что она — самый мудрый из членов его Совета. Даже получая доказательства ее вероломства, даже негодуя, он тем не менее справедливо признавал, что во многом сам провоцировал ее. Именно поэтому он согласился мириться с женой на ее условиях и поклялся никогда больше не упоминать имя Шарлотты Маргариты.

* * *

Церемония коронации Марии Медичи состоялась 13 мая 1610 года в церкви Сен-Дени.

В этот день весь Париж был залит огнями. С высоких башен Бастилии беспрестанно палили пушки, на балконах Лувра развевались богато расшитые флаги, толпы народа с песнями разгуливали по улицам.

Лицо флорентийки светилось торжеством. Отчасти она уже достигла своей цели. Она долго просила Генриха, и он наконец-то согласился! И вот сегодня был день ее коронации! Самый прекрасный день в ее жизни, ибо все происходившее означало лишь одно — укрепление ее власти. Конечно, сейчас она короновалась и становилась регентшей королевства на время отсутствия мужа, т. е. власть ее еще не была абсолютной. Но ее муж отсутствовал довольно часто. К тому же скоро должна была начаться очередная война, и он мог вообще не вернуться, ведь на войне всякое может случиться… Вот тогда-то она и станет неограниченной властительницей Франции. Кончино Кончини и его жена всеми силами старались обратить ее внимание на реальность такой возможности, ведь ее сын — наследник престола — был еще совсем мальчиком. В самом деле, если Генриха вдруг не станет королем, вся власть автоматически сосредоточится в ее руках.

Такие или подобные рассуждения Марии Медичи накладывались на торжественность обстановки, и она лишь усиливала приятный эффект. К сожалению, почти блаженное состояние новоявленной королевы несколько нарушил ряд неприятных происшествий. Во-первых, перед началом церемонии с грохотом разбилась плита, закрывавшая вход в королевскую усыпальницу; во-вторых, во время самой коронации с ее головы чуть было не упала корона. Опять же, когда корону возложили на ее голову, ей вдруг стало так холодно, как если бы холодный декабрьский ветер коснулся плеч. И это в самый разгар мая! Опять знамения? Конечно, церемонии обретения власти всегда придавался, возможно, излишне мистический характер, но ведь считалось, что от того, как пройдет коронация, зависит судьба и коронуемого, и всего государства… Знамения… Предзнаменования… Знаки судьбы… И действительно, дурные предзнаменования нередко сбывались. А все эти были, ну, очень уж недобрыми. И еще: король несколько раз назвал ее «мадам регентшей».