Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [45]
Обратимся, однако, к содержанию записки Грибовского. Истоки и мотивы тайных обществ Грибовский объясняет следующим образом. «В 1812 году, когда русские войска вступили в Париж, множество офицеров приняты были в масоны и свели связи с приверженцами разных тайных обществ. Они напитались гибельным духом партий, привыкли болтать то, чего не понимают, из слепого подражания получили… страсть заводить подобные тайные общества у себя… Мечтали лишь о том, как возыметь влияние на правительство… Явная цель была введение конституции. Разумеется, что вместе с тем они надеялись занять высшие места в правительстве…»
Перечисляя далее наиболее заметных деятелей движения, Грибовский первыми называет четырех Муравьевых: Александра, его брата, которого доносчик именует «безногим», то есть Михаила, Никиту и еще одного, который по имени не назван, но о котором сообщается, что он прежде служил в Семеновском полку, из чего следует, что речь идет, видимо, о Матвее или Сергее Муравьеве-Апостоле. За Муравьевыми следуют П. Пестель и С. Трубецкой. Упоминаются также братья Перовские, И. Бурцов, М. Орлов, Петр и Павел Колошины – всего более 20 имен[138].
Тезис о том, что истоки мировоззрения и политической активности членов тайного общества связаны с опытом, приобретенным ими во время более чем двухлетнего пребывания в Европе в 1813–1814 годах, давно уже стал общим местом. Грибовский был, однако, первым, кто положил этот тезис на бумагу. Пятью годами позже его подтвердил и главный герой доноса Грибовского – Александр Николаевич Муравьев. «Вольно-безумно-думство мое заимствовал я со времени пребывания моего в чужих краях от духа времени тогдашнего», – так отвечал он после ареста в 1826 году на письменный вопрос следствия «Откуда заимствовали вы свободный образ мысли?»[139]. (Употребленное здесь Александром странное слово «вольно-безумно-думство» следует толковать с учетом того, что сам Александр Николаевич к 1826 году уже 8 лет как отрекся от своих революционных порывов и перешел на позиции, выражаемые формулой «несть власти аще не от Бога».) «Дух времени», царивший в Европе после падения Наполеона, подталкивал к чтению авторов, критически настроенных по отношению к абсолютизму: «О духе законов» Монтескье, «Общественный договор» Руссо, «Фрагмент о правлении» Бентама.
Мысль о зарубежном происхождении мотивации создания преддекабристских обществ бесчисленное количество раз повторялась и позже, как в дореволюционной, так и в советской и постсоветской литературе. Она, бесспорно, имеет право на существование. Действительно, выдвинутый Александром Муравьевым и поддержанный пятью соучредителями общества проект изначально был нацелен на решение задач, уже решенных на тот момент в европейских странах. Первой среди этих задач было «обуздание неограниченного самовластия». В Европе абсолютизм уходил в прошлое. Все популярнее становился британский опыт. В постнаполеоновской Франции была утверждена конституционная монархия с двухпалатным сословным парламентом. В германских государствах укреплялось верховенство закона и полновластное местное самоуправление. На этом фоне сохранение абсолютной монархии в России все больше выглядело анахронизмом. Другую центральную задачу общества его основатели видели в уничтожении крепостной зависимости крестьян. К моменту окончания наполеоновских войн в большинстве крупных европейских государств (Франция, Пруссия, Бавария) крепостное право было отменено, в других (Австрия) – существенно ограничено. На этом фоне рабство почти половины народа, победившего Наполеона, воспринималось всё большим числом просвещенных русских людей как явление постыдное и нетерпимое в христианской стране.
Но сказанное не означает, что эти идеи были чем-то новым для общественной мысли. Попытки привлечь общество к отправлению законодательной функции государства предпринимала, как мы видели выше, еще Екатерина. А ее внук уже в начале своего царствования инициировал разработку законопроекта о создании представительных институтов, реализация которого означала бы существенный шаг в сторону ограничения самодержавия. Накануне войны 1812 года вероятность реализации этих начинаний была так высока, что российскому консерватизму пришлось прибегнуть к поистине титаническим усилиям, чтобы удержать императора от этих шагов. Наиболее известным примером таких усилий является записка Н. М. Карамзина «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношении». Стержневая мысль этого документа – неприемлемость для России в сфере государственного строительства большинства конструкций и решений, более или менее успешно внедряемых в Европе и особенно во Франции. Под этим углом зрения Карамзин рассматривает и вопрос об ограничении самодержавия. Историограф вспоминает, как в начале царствования Александра «одни хотели, чтобы Александр… взял меры для обуздания неограниченного самовластия… другие хотели единственно, чтобы он восстановил разрушенную систему Екатеринина царствования…». Но можно ли ограничить самовластие в России, вопрошает Николай Михайлович и отвечает: «Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою государственного устава ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных… Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?»
