Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [31]

Еще через пару дней путешественники оказались в Литве, с которой впоследствии так тесно была связана жизнь Михаила, его работа, его слава и бесчисленные обвинения в его адрес.

Литва и Белоруссия отошли к России в результате трех разделов Польши в 1772–1795 годах. В России эти земли, то есть Виленская, Ковенская, Минская, Могилевская, Витебская, Гродненская губернии, обычно именовались Северо-Западным краем.

Большую часть населения Виленской и Ковенской губерний составляли литовские, а четырех других губерний – белорусские крестьяне, в массе своей неграмотные. На втором месте по численности во всех шести губерниях были евреи, на третьем – поляки. Количество этнических русских было незначительным. Подавляющее большинство местных элит составляли поляки и ополяченные литовские и белорусские дворяне-католики. Польский язык был основным во всех учебных заведениях, от Виленского университета до народных училищ, католицизм доминировал в духовной жизни элиты. Большинство белорусских крестьян посещало греко-католические (униатские) церкви. Католическое дворянство Северо-Западного края в духовно-политическом отношении жило общей жизнью с дворянством других частей исторической Польши. Его всеобщей и страстной мечтой было восстановление независимой Речи Посполитой в границах 1772 года. Поэтому польское дворянство в массе своей симпатизировало Наполеону, который в 1807 году восстановил польскую государственность в виде Герцогства Варшавского под французским протекторатом на тех польских землях, которые в результате разделов Польши отошли к Пруссии и Австрии. Стотысячная армия Герцогства Варшавского была одной из самых боеспособных единиц Великой армии Наполеона.

Нам еще не раз придется говорить о Северо-Западном крае. Но уже этот краткий исторический экскурс делает понятным то обстоятельство, что по мере приближения к Вильне наши молодые офицеры все чаще сталкивались с недружелюбием должностных лиц – по национальности преимущественно поляков. Прежде всего это выражалось в том, что станционные смотрители отказывали им в лошадях. Возможно, впрочем, что свободных лошадей действительно не было: в то время из Петербурга в Литву ехало много офицеров. Но можно представить себе, что шляхтичи-смотрители не слишком любезно обращались с Муравьевыми, не обремененными ни годами, ни чинами, ни деньгами. Во всяком случае, наши путешественники чувствовали себя уязвленными и платили сторицей. Николай Николаевич сообщает, что кого-то из прогневивших их смотрителей братья поколотили. Бывали истории и покруче. Однажды, рассказывает автор «Записок», на поиски лошадей отправился Михаил в сопровождении одного слуги. На ближайшем хуторе Муравьев представился хозяину-поляку полковником русской армии и потребовал лошадей. Вероятно, пятнадцатилетний «полковник» показался шляхтичу не слишком грозным. А может, лошадей действительно не было в наличии. Так или иначе, Михаилу пришлось долго настаивать и даже угрожать, чтобы шляхтич согласился наконец послать старосту за крестьянскими лошадьми. Через несколько часов тот пригнал четырех кляч, ни на что, как показалось Михаилу, не годных. Тогда он сам стал ходить по крестьянским дворам, выгонять хозяев на улицу и требовать у них лошадей. Среди мужиков поднялся ропот, и, вооружившись палками, они собрались проучить юного нахала. Но Муравьев выхватил пистолет и заявил, что застрелит каждого, кто посмеет ослушаться его требования. Вид и тон у него были, видимо, достаточно решительными. Крестьяне отдали лошадей и отрядили с ними несколько односельчан, чтобы пригнать лошадей назад, когда пан офицер доберется до Вильны.

В общем, история вышла довольно безобразная. Нетрудно представить себе, какую ненависть к «москалям» сеяли таким образом русские офицеры в душах жертв их юношеской задиристости. Впрочем, на войне как на войне. Тогда, ранней весной 1812 года, братья, конечно, похвалили Михайлу за его решительность и смелость. Это чувствуется и по тону повествования в «Записках».

(Спустя пятьдесят с лишним лет Николай Николаевич, перечитывая свои юношеские записки, счел необходимым сделать следующее примечание: «Рассказ этот указывает на настроение польского шляхетства перед войною, равно как и расположение к полякам молодых офицеров»[101]. Генерал от инфантерии, прославленный Муравьев-Карский как бы оправдывается за свои и своих братьев юношеские проделки.)

По прибытии в Вильну братья доложились у начальства и стали ждать назначений. Вскоре туда же приехал государь, и начались балы и увеселения. Но братья, говоря словами героя гораздо более поздней эпохи, были «чужими на этом празднике жизни». У них не было денег. На то немногое, что им дал с собой отец, они еще должны были купить лошадей. Михайлу при этом жестоко обманули: одну хромую лошадь ему продал цыган, а другую – шталмейстер какого-то немецкого принца из числа генералитета русской армии. Михаил отправился к принцу жаловаться на его слугу и требовать возврата денег. Но принц выпроводил его ни с чем, употребив всегдашнюю в таких случаях присказку, что, мол, раньше надо было смотреть, на то у вас глаза. Это был еще пятак в копилку антипатии Муравьевых к немцам. Несмотря на трудности и безденежье, Муравьевы не унывали. Свободное время они употребляли в основном на упражнения в топографической съемке. Умение наметить оптимальный маршрут движения частей к указанным точкам, разведать его на местности, нанести на карту и проследить правильность движения на марше и размещение на ночлег было тем, что в первую очередь требовалось от младших офицеров квартирьерской службы. Братья Муравьевы достигли в топографии высокой квалификации. Михаил даже сконструировал прибор для облегчения и ускорения топографической съемки. За испытанием этого прибора братьев однажды заметил проезжавший мимо император. Узнав, чем занимались молодые офицеры, Александр Павлович велел передать им его благорасположение «за усердие в службе».