Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [30]

В Сырце братьев ждало первое приключение, причем несколько неожиданного свойства. На следующий день после приезда к ним явился их ближайший сосед и четвероюродный дядя Петр Семенович Муравьев. Он приехал, чтобы лично пригласить племянников на обед в свое сельцо, которое находилось в получасе езды от Сырца. Александр был знаком с дядей: в 1810 году они заезжали к нему с отцом по дороге из Петербурга в Москву. Тогда отец и сын Муравьевы уехали от родственника «после его не в высшей степени нравственного угощения»[96]. Что за угощение имел в виду Александр – бог весть. Впрочем, репутация дяди подсказывает возможные толкования. Он был запойным пьяницей и тем, что Пушкин несколько позже называл «развратным злодеем»: «насильственно бесчестит девок и в пьянстве своем палками наказывает баб, раздев их прежде наголо и привязав к кресту, на сей предмет сделанному»[97]. Тем не менее братья вместе с Колошиным отправились к дяде.

Этот визит описан обоими братьями, причем их показания расходятся. Александр сообщает, что у дяди было «обыкновенное помещичье угощение: чай, варенье, вино и крестьянские песни и пляски». Сам П. С. Муравьев, «напившись допьяна, несколько раз падал на пол»[98]. Николай вспоминает о том же событии иначе: «Обед был хороший. …[Х]отя то было во время Великого поста, он [хозяин] велел созвать всех деревенских баб и девок, поставил их в комнату около стен и приказал им песни петь… [С]ам он не переставал пить и нас хотел к тому же склонить; но мы были осторожны и выливали вино под стол на пол»[99]. Далее Николай приводит еще множество колоритных деталей: как старший брат остался с пьяным хозяином, а младшие в других комнатах легли спать прямо в мундирах, подложив под голову шинели. Как, едва они стали засыпать, дядя вновь пришел к ним с бабами и «возгласил им, при самых наглых выражениях, что он их [то есть баб] барин»; как комнаты наполнились певицами, «от коих некуда было деваться». Как Михаил Колошин сказал по-французски, что надо скорее домой, «хоть бы и пешком», а дядя обозвал его за эту французскую фразу «калмыком» и дело чуть не дошло до драки[100]. (К слову: пятьдесят лет спустя Герцен в «Колоколе» обзывал калмыком М. Н. Муравьева. Парадокс истории! И вообще непонятно, почему этноним именно этого народа России был выбран пьяным Петром Семеновичем Муравьевым и достойным Александром Ивановичем Герценом в качестве бранного слова. Как мы помним, один известный современник М. Н. Муравьева с большой симпатией относился к детям этого народа: «Прощай, любезная калмычка…» и т. д.)

Не планировал ли «развратный злодей» и на этот раз «не вполне приличное угощение» родственников? Во всяком случае, все происходившее можно истолковать именно в этом смысле. Реакция братьев и их друга на это своеобразное гостеприимство не была одинаковой. Александр, как мы видели, уложив младших, какое-то время оставался с пьяным дядей и женщинами. Да и его позднейший рассказ о том вечере подчеркнуто сух и лаконичен, в нем ощущается какая-то недоговоренность. Николай, защищенный от соблазнов своей любовью к Наташе Мордвиновой, чувствовал себя, по-видимому, спокойно. Его рассказ об этом похождении носит довольно отстраненный характер, в нем нет никакой неловкости за события той ночи и, напротив, много юмора. Михаил Колошин был явно напуган. О реакции Михаила Муравьева летописец умалчивает. Из последующего мы увидим, что Михайла в свои пятнадцать лет был довольно высок ростом, имел мужественный вид и был не прочь поволочиться за женским полом. Именно так он вел себя несколькими днями позже во время ночевки братьев в придорожной корчме в отношении хорошенькой дочки корчмаря-еврея. Да и в последующие недели… Но об этом позже. В общем, первое дорожное приключение братьев Муравьевых носило до некоторой степени галантный характер в деревенско-русском стиле.

Во втором приключении, подстерегавшем братьев на пути, было куда больше реальной опасности и смертельного риска. Пробыв в Сырце целых 5 дней, братья заторопились к месту назначения. То ли опасаясь не успеть к началу военных действий, то ли боясь, что в случае чрезмерной задержки им придется держать о ней отчет перед отцом, они решили ради скорости продвижения ехать и в темноте. За Псковом нужно было пересекать реку Великую. Всякий, кто бывал в тех краях, помнит эту широкую и довольно быструю водную преграду. Мост, на который рассчитывали братья, был разобран. Дело было в пасхальную ночь, но река еще не вскрылась, и братья решили переправляться по льду. Николай пешком пошел вперед на разведку пути. Где-то ближе к середине реки он угодил в полынью и стал тонуть. На его крик о помощи прибежал Александр и не задумываясь бросился за тонущим братом в ледяную воду. Он за воротник вытащил Николая на поверхность, но выбраться на лед вместе с ним не смог: под двойной тяжестью подтаявший весенний лед проваливался и ломался. Обоих спас их слуга Петр: щуплый подросток удачно выбрал место, где лед был покрепче, подполз к полынье, в которой барахтались его хозяева, и помог им выбраться на лед. Ближе к берегу спасенные увидели, что оба Михаила – их брат и Колошин тоже провалились в воду, причем вместе с повозкой и лошадью. Слава богу, не на глубоком месте. Общими усилиями они выбрались на берег и едва-едва дотащились до какой-то избы неподалеку. К счастью, никто не заболел. Только лишний раз показали, какими они еще были молодыми и зелеными. Впрочем, судить их было некому.