Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137) - [52]

; после чего последний провел поход, с благороднейшим войском замок Сен-Бриссон на реке Луаре из-за его алчности и ограблений купцов и пожаром разрушил, и башню и сеньора [его] к сдаче принудил[592]. Когда возвращался [Людовик] из [этого] похода, в новом замке Монтраэр[593] сильным поносом, как прежде ему случалось[594], живот тяжело начал мучиться. Он, так как был советами предупрежден, сам о себе пекущийся и страдающий в душе своей, Богу угодный, частыми исповедями и молитвами о себе заранее позаботился, одного того всей силой души страстно желая, чтобы к святым Мученикам, покровителям своим, Дионисию и его спутникам, любым способом [его] перенесли и перед святейшими их телами, королевской власти и короны [с себя] сложением, корону на корону, на королевские инсигнии и императорские украшения смиренную святого Бенедикта рясу[595] обменяв, монашеским состоянием [он] воспользовался. Пусть видят [те], кто монашескую бедность ограничивает, каким образом не только архиепископы, но и сами короли, преходящую жизнь вечной предпочитающие, к особенной опеке монашеской жизни безопасным образом пусть прибегнут.

Когда же день за днем от сильных приступов поноса [он] страдал, такими и столь неприятными средствами лекарей, различных и горчайших порошков приемами для исцеления был измучен, что даже сами здоровые и стойкие выдержать были не в состоянии. Он среди этих и им подобных тягот, врожденной привлекательностью доброжелательный, ко всем был столь милостив, всех допускал [к себе], со всеми был ласков, как если бы никаких мучений не терпел. И так, из-за жестоких приступов поноса и долгого ослабления измученного тела отказываясь недостойным или неожиданным образом умереть, [он] призвал религиозных мужей, епископов и аббатов, и многих церквей священников, пожаловался, отбросив всякую стыдливость, из почтения к Божественности и святым ангелам при всех благочестиво исповедоваться [пожелал] и спасительным причастием Господнего тела и крови исход свой снабдить. И когда всё необходимое приготовить [они] поспешили, король сам, неожиданно поднявшись и приготовившись, одетый, в комнату, ко всеобщему удивлению, навстречу Телу Господню Иисуса Христа вышел; благоговейно преданный, перед ним предстал. Там, на глазах у всех, как клириков, так и светских, от короля отрешившись, королевскую власть [он] сложил с себя, признал, что во грехе королевством управлял, сына своего Людовика кольцом инвестировал; Церковь Божью, бедных и сирот опекать, каждого в праве его охранять, никого в курии своей не брать в плен, если непосредственно там же не провинился[596], клятвой исполнить обязал.

Еще там золото и серебро, сосуды желанные, и плащи, и покровы на тюфяки, и многое движимое [имущество], которым владел и которое ему служило, церкви и бедным, и нуждающимся раздав, и ни верхнего платья, ни королевских одежд вплоть до камизия[597] не пожалел. Часовню же свою драгоценную, Библию драгоценнейшую, золотом и камнями [украшенную], курильницу золотую в сорок унций[598] [весом], канделябры в 160 унций золота, потир самый дорогой из золота и драгоценных камней, десять драгоценных плащей с капюшонами, драгоценнейший гиацинт[599] бабки, русского царя дочери[600], который из своих рук в наши отдавая, предназначил в терновый венец Господа нашего[601] поместить; святым Мученикам через нас [он] назначил и каким-либо образом последовать, если сможет, благочестиво и торжественно пообещал.

Итак, от этого избавленный и милосердием Божьим покрытый, смиренно преклонивший колени перед священнейшим телом и кровью Господа нашего Иисуса Христа, – [те], кто только что мессу провели, это ему с процессией благочестиво внесли, – устами и сердцем истинно и искренне исповедуясь, этими словами не как безграмотный, но как ученейший теолог, [он] воскликнул: «Я, грешный Людовик, верую в единого и истинного Бога, Отца и Сына, и Духа Святого, в единую в этих лицах святую Троицу, а именно: в единорожденного и единосущного, и совечного Богу-Отцу Сына, от святейшей Девы Марии воплощенного, страдавшего, умершего и погребенного, который на третий день воскрес, на небеса вознесся, чтобы по правую руку от Бога-Отца сидеть, [чтобы] живых и мертвых последним и великим судом судить. [Мы] веруем, что эта Евхаристия святейшим телом Его [и есть] Его же тело, которое воспринято от Девы [Марии], которое ученикам своим, чтобы оставались в нем соединенными и объединенными, передал [он]; что эта священная кровь [есть] та же самая, что из бока Его, на кресте распятого, текла; и крепчайшим образом [мы] веруем и устами и сердцем признаемся, и этой спасительной исповедью уход наш снабдить и против всех сброшенных с неба сил[602] вернейшей защитой защитить страстно желаем».

Когда же ко всеобщему удивлению, в первом из грехов исповедовавшись, благочестивейше тела и крови Иисуса Христа [он] причастился, словно от этого выздоравливать начав, в комнату [он] вернулся и, светского высокомерия отбросив пышность, на один льняной тюфяк лег. И когда увиделся он настолько малым, из столь высокого столь смиренным, [то] по человеческому обыкновению, [я] заплакал: «Не надо, – сказал [он], – дорогой друг, обо мне плакать, так как скорее [надо] бурно радоваться, что милосердие Божье позволило мне к встрече с Ним, как [ты] видишь, приготовиться».