Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137) - [48]

О прекрасном деянии, благороднее которого с юности до конца жизни ничего [он] не совершил, избегая утомления, так как имеется много желаний, коротким изложением вспомнить, не каким образом, но что [он] сделал значительного, [мы] расскажем.

Знаменитый граф, муж могущественнейший Карл, от тетки господина короля Людовика короля Дании сын[521], поскольку наследовал по праву кровного родства сильнейшему графу Бодуэну, сыну Робера Иерусалимского, землей Фландрии весьма населенной как деятельно, так и бережно управлял, церкви Божьей прославленный защитник, замечательный щедростью милостынь, правосудия опекун выдающийся. Каковой, так как был обязан полученным владением неких могущественных [людей] низкого происхождения, богатством возвысившихся, из владения его кровнородственную фамилию удалить высокомерно старавшихся, – ведь были [они] из грязи рабского состояния[522], – на суд в курию соответствующим образом потребовал[523]; они, а именно: прево[524] церкви в Брюгге и его [люди], мужи высокомерные и знаменитые предатели[525], – жестокую ему подстроили ловушку.

Итак, когда однажды в Брюгге [Карл] приехал, ранним утром в церкви Божьей находясь[526], на полу распростертый, молитвенник в руке держа, [он] молился, когда внезапно некий Бушар, племянник выше названного прево, сообщник жестокий, вместе с другими от того же преступного корня и с другими, к наихудшим обычаям склонившимися, к молящемуся, – вернее, с Богом беседующему, – неслышно отступил и, осторожно меч вынув из ножен, шеи на земле распростертого графа нежнейшим образом коснувшись, чтобы чуточку поднявшись, [он] под меч себя неожиданно направил; меч палача на него устремив, одним ударом нечестивец благочестивого раба Божьего преступным образом зарубил[527].

Те же стояли подле, убийства нечестивого соучастники, крови его жаждавшие, подобно псам на оставленных трупах неистовствующим, невинного с радостью терзали, всячески хвастаясь, что дело совершить смогли, чем гнев [они] вызвали и чем породили беззаконие[528]. И добавляя беззаконие к беззаконию, ибо ведь злобой своей ослепленные, [они] всех тех из шателенов, из благородных баронов графа, кого либо в той же церкви, либо снаружи в замке встретить смогли, худшего рода смертью несчастных – неподготовленных и не исповедовавшихся – уничтожили[529]. Однако, им было очень полезно, – [мы] полагаем, – [то], что из-за верности господину своему таким образом [они] были принесены в жертву, и в церквях молящимися будут поминаться, ибо написано пусть будет: «Где тебя [я] найду, там тебя [и] судить буду»[530].

Графа же убийцы в самой церкви погребли[531], чтобы с почестями вовне [он] не был оплакан и похоронен и [чтобы] из-за его славной жизни и еще более славной смерти благочестивый народ отмщением за него не возбудился; церковь саму в логово преступников превратив, как ее, так и графский дом, с церковью соединенный, укрепили и, всякого рода заготовив съестных припасов, и самых себя отсюда защитить, и землю к себе привлечь весьма заносчиво рассчитывали[532].

Однако, такими и столь преступными деяниями ужасно потрясенные [те] бароны Фландрии, кто с этим не согласились, горестные похороны исполнив, пятен предателей избежали в то время, как о этом господину королю Людовику и не только ему, но молвой летящей всему миру [они] сообщили. Король же и любовью к справедливости, и родственной привязанностью к мести предателям настолько возбудившись, что ни с королем Англии, ни с графом Тибо войной не задержанный[533], во Фландрию отважный вступил, так как негодяям самым жестоким образом воздать всей душой и всеми силами стремился[534]. Графом Фландрии Вильгельма Нормандского, сына Робера Иерусалимского, графа Нормандии, – к нему по праву кровного родства [он] склонился, – назначил[535]. Так как потом к Брюгге [он] спустился, не боясь ни варварства земли, ни предательства родственников мерзкой фамилии, самих предателей в церкви и башне осажденными зажал [и иных], кроме их съестных припасов, употребление которых из-за неприятности их [они] также Божьей волей отвергали, лишил. Потом, так как голодом, болезнью и мечами в течение некоторого времени их изнурил, церковь оставив, башню настолько, чтобы их хранила, удержали[536].

Итак, уже потеряв надежду на жизнь, когда уже на скорбный тон перешла кифара их и орган их в голос рыдания[537], негодный Бушар, с согласия сотоварищей в бегство ударившись, из земли уйти желая, но не сумев, одним собственным беззаконием удержанный: в укрепление какого-то друга и родственника завернувший, схваченный по повелению короля, на жалкую смерть особого рода на высоком колесе привязанный, алчности воронов и других [птиц] выставленный наверху, с вырванными глазами и полностью растерзанным лицом, с животом, стрелами и копьями, и дротиками тысячу раз пробитым, ничтожнейшим образом погибший, в сточную канаву брошен был[538].

Бертольд же, глава беззакония, когда подобным образом бежать решился, когда сюда и туда довольно свободно прохаживался, из-за одного высокомерия возвращавшийся, – ведь [он] сказал: «Кто я? или что я?» – своими был схвачен, и на королевский суд представленный [он] на заслуженную и ничтожнейшую смерть был осужден. Ведь на вилообразном кресте вместе с собакой повешенный, сколько раз собаку [он] ударял, на нее [свою] ярость обращая, [столько раз она] все лицо его укусами пожирала, иногда даже, – что страшно сказать, – испражнялась, и так ничтожную жизнь – ничтожнейше ничтожной – вечной смертью [он] закончил