Жизнь кота - [8]

В газете разыскали вызов ветеринара на дом, и в отсутствие Брата частнопрактикующий ветврач явился осмотреть Барсика. Сначала он ничего не нашел, потом на трех волосках в микроскопе обнаружил какой-то грибок, прописал мазь, содрал сто рублей - по нынешнему доллару почти пятьсот - сел на велосипед и поехал назад, в офис за два квартала. Да ещё предложил Бабушке охолостить честного кота.

- Себе отрежь, - ответила Бабушка - ветеринар дико посмотрел на нее.

Кота неделю донимали, мазая вокруг ушей йодом и "Микосептином", а никакого лишая и грибка, конечно, не было. Брат так и не понял, зачем Бабушке понадобилось изобретать этот мнимый лишай - и заключил, что то была полусознательная провокация с целью проверки Братовых чувств коту:

- Это так кота любишь? - укоряла Бабушка, встречая в иных случаях отказ потрафить милому другу - катышки там выстричь или речную рыбешку посмотреть в магазине.

Бабушка-то любила - и мало-помалу её воспитание, а то есть её потакание, начали пересиливать природную расположенность и здоровые наклонности кошачьего племени. Брат вообще определял её линию как неуклонное растление. Кот, поначалу оставляющий без внимания все попытки Толстой Бабушки привлечь к себе его внимание, мало-помалу приучился вести себя сообразно её линии. Он обучился пугаться громких окриков, а заодно всяких стуков, хлопаний, гроханий, поскольку за ними, даже если и не в адрес кота, следовало выражение Бабушкиного неудовольствия - лопнувшая на улице автобусная шина, упавшая миска и тому подобные неожиданности заставляли тревожную Бабушку ругаться и сердиться, а поскольку кот был уже вовлечен Бабушкой в соучастие её переживаниям, то и ему приходилось это участие как-то обозначать - удирать, прятаться, запрыгивать на шкафчики от расправы или угрозы. Конечно, тут не было настоящего страха - запрыгнув на шифонер или вешалку, кот оттуда лапой играл с мнимо карающей дланью, и собственно шлепков за побег в подъезд или разрытый горшок кот не боялся, но вот нести _зеркальную повинность_, то есть отражать Бабушкины действия и настроения, ему-таки теперь приходилось.

В конце концов кот освоил науку подлаживания и умащивания - он стал забираться на колени к Бабушке, ложиться на бок и урчать, неслышно, но усердно, а лапами время от времени поцарапывал Бабушкины грудь и живот. Это Бабушку очень умиляло, хотя она и понимала:

- Да себя, себя, это он себя любит! - возражала она на замечания Брата - дескать, вот как кот тебя любит. И все равно бывала тронута и долго оглаживала и трепала милого друга, приговаривая: - Забрался? Ну? Жопа! А ты мне нужен? А? Барсучок! Ох ты жопа! Да люблю, люблю! - и снова гладила пушистую спинку и почесывала бороду.

Бабушка ещё пыталась научить кота лизать её в щеку, по-собачьи, но уж это кот не принимал - отворачивался и отпихивался лапой, на что Бабушка радовалась:

- Он мне морщинки лапой разглаживает! - но фигушки, какие морщинки, просто не хотел - а ведь понимал, чего от него ждут и в считанных случаях, по настроению, исполнял - так, когда Брат ездил в Москву получить деньги за рассказ от одной заковыристой бабы и вернулся на четвертый день, то кот, притихший от долгой разлуки и поднесенный к Братовой щеке, мягко укусил её - ну, а уж Бабушке какая радость была от этих редких признаний!

Наиболее очевидно растление кота простиралось, естественно, в область его пищевых повадок. Если в первый день пребывания на земле Брата и Толстой Старухи кот, вопреки сытому раздутому пузику, сожрал все килькины головы в чашке, то теперь и самое кильку загребал лапой, выразительно глядя в глаза Толстой Бабушке, а уж если снисходил, разнообразия ради, до кильки, то сжевывал тушки, роняя килечьи головы на пол и в миску. Такими были воспитательные последствия проживания в одних стенах с Толстой Бабушкой, а ещё миновавшая прожорливость поры быстрого роста. Умерившаяся способность кота к поглощению пищи просто не справлялась с размерами баловства и потакания, что готова была расточить на него Толстая Бабушка - не сенбернар же, маленькая зверька, и хотя, нарочно обученный Бабушкой, Барсик шел на кухню и залезши на стул цеплял Толстую Старуху лапой во время разделки мяса, из кусков болоньки, кинутых ему, кот съедал один-два, а остальное оставлял втуне и снова вспрыгивал на табуретку, чтобы повторить усвоенный ритуал - а меж тем, Брат хорошо помнил, как получив в первый раз мясной обрезок, кот добрые полчаса гонял его по комнате, толкая лапой туда-сюда или подкидывая в воздух и когтя на лету, и это была не просто игра - котом руководило великое правило: всякая пища должна быть оплачена работой тела. Но у Барсика просто не было возможности исполнять этот закон здоровья, и бегал он теперь больше по утрам и сам по себе, проносясь мимо шевелящейся веревочки и катящихся кидальных шариков, когда кто-нибудь из семьи пробовал поиграть с ним в этот час.

- Говно выбегивает, - говорила Бабушка или просто: - Выбегивает, точно определяя суть происходящего, а Барсик, побегав, действительно шел в ванную, и уж потом, опроставшись, вразвалочку отправлялся на кухню к чашке.