Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам - [6]
Автор одной из многочисленных биографий сэра Марка Изамбарда Брюнеля впоследствии так отзывался о его проекте:
«Там, где до появления машины Брюнеля для завершения оковки блока требовалось пятьдесят рабочих, теперь нужно было лишь четверо, а где для изготовления шкива не могли обойтись без усилий шестидесяти, теперь хватает шести. То есть благодаря машине Брюнеля десятеро могут ныне быстро и единообразно выполнить то, что прежде требовало усилий ста десяти человек и не могло гарантировать достойного результата».
Но вернемся к идеям моего отца. Благодаря его оригинальному мышлению конструкторы, да и вообще все, кто работает по металлу, доныне восхищаются и воздают хвалу тем совершенным по красоте комбинациям приспособлений, явленным в совокупном механизме Брюнеля. В машине по производству блоков присутствовали модели и прообразы всех современных самодействующих инструментов: сверлильные, прорезные, строгальные механизмы, зажимной патрон, сложный суппорт, червячный регулятор…
Что касается материальной стороны дела, то Модсли, получив по результатам своих усилий огромную по тем временам сумму — около 12 000 фунтов стерлингов, — стал более чем состоятельным человеком. Что еще более важно, благодаря участию в проекте у него появилась возможность реализовать свои идеи, касавшиеся технологии машиностроения, — а они были истинно новаторскими! — и разработать общие принципы механизации производства металлорежущего оборудования. Жалкая кузница Модсли превратилась в огромную мастерскую, где трудились десятки механиков и рабочих.
Кроме того, ему открылись широкие возможности технического творчества и самосовершенствования. Он воспользовался ими в полной мере, и они оказали влияние на все его дальнейшее творчество и развитие личности. Он общался с выдающимися деятелями техники, людьми высокой культуры — с моим отцом и Бентамом, сохранив близкие отношения с ними до конца жизни. Их долгой дружбе, несомненно, способствовал не только технический талант Модсли, но главное — его незаурядный ум и высокое человеческое достоинство, единодушно отмечавшиеся всеми, кто его близко знал…
Отец в денежном отношении оказался не столь удачлив. Несмотря на то что он вложил в проект около 2000 фунтов стерлингов собственных денег, Адмиралтейство долго тянуло со следуемыми ему суммами, и лишь в августе 1808 года выдало тысячу фунтов в качестве аванса. Но двумя годами позже все же рассчиталось полностью, выплатив еще свыше 17 000 фунтов.
Разумеется, все эти годы отец не переставал работать. По его проектам одна за другой строились лесопильные и фанерные фабрики, как коммерческие, так и казенные. Он разработал и соорудил машину для производства солдатской обуви — правда, машина не смогла показать своей максимальной производительности, поскольку как раз к моменту ее пуска закончились наполеоновские войны, в расчете на продолжение которых она, собственно говоря, и создавалась.
В целом отец был весьма и весьма успешным изобретателем. Однако и в его жизни случались катастрофические провалы. Например, приняв участие в нескольких неудачных предприятиях и в результате потеряв почти все свое состояние, к началу 1821 года он оказался по уши в долгах. В мае того же года суд приговорил его к заключению в долговую тюрьму. Должникам позволялось отбывать в заключении с семьей, и мама посчитала необходимым составить ему компанию. Они провели там 88 дней, не имея никаких видов на освобождение. Сидя за решеткой, взбешенный отец начал решительную переписку с администрацией Александра I, предлагая, буде царь этого пожелает, незамедлительно переехать в Санкт-Петербург и продолжить свою деятельность теперь уже на благо России. Однако как только стало известно, что Англии грозит потеря столь яркой личности и столь талантливого инженера, несколько влиятельных персон, в числе которых был и герцог Веллингтон, обеспокоенные сей неприятной и даже, возможно, опасной перспективой, вынудили правительство выплатить более 5000 фунтов отцова долга с условием, что тот забудет о своих изменнических планах. В августе мои родители покинули тюрьму.
Жизнь переменчива, господа.
Я нарочно завожу отдельную главу, чтобы вкратце описать свою жизнь до достижения мною сознательного — в полной мере — возраста.
Честно говоря, я бы вообще не касался дел возраста несознательного, поскольку, на мой взгляд, качество и количество юных забав не имеет значения для становления и будущей жизни человека. Их может вовсе не быть — в силу того, например, что детство оказалось беспросветно скудным и суровым; казалось бы, мы вправе ждать, что суровость детства должна сказаться во взрослом цельностью характера, пусть и обремененного излишней угрюмостью; но, вопреки нашим ожиданиям, мы видим перед собой безответственного верхогляда, сущность которого более всего напоминает пустой орех. Или, напротив, детство и юность могут явить пример совершенной беззаботности, веселья и времени, потраченного не просто без пользы, но и принесшего немало вреда как в глазах окружающих, так и в отношении физического здоровья, — но затем сей разболтанный юноша достигает определенных лет, и оказывается, что мир пополнился умным, добрым, сознательным и — что для меня крайне важно! — изобретательным человеком.
