Жизнь Иисуса - [5]

Сильнее женщины лишь истина, в ней нет неправды. Уйдут в века и люди, и цари, останется лишь истина одна, бессмертна и вдали от зла. Лишь к истине взывают люди, и все трепещет перед ней. Она есть сила, царство, и величие, и власть во все века. И истина есть – Бог.

И молвил старец. Благословенны люди, дарившие такого сына миру! Он повелел копать, чтоб корень возвышался над землей. Затем связал веревкой пса и корень. И только пес извлек волшебный пламень, как тотчас же издох. А братья поклонились старцу и осторожно довезли Беару к дому. И всякий встреченный ими на пути их славил.

Когда же двое старших отца в саду схватили, где тот замышлял, как бы соблазнить царевну, и младший корнем до безумца прикоснулся, то Царь прозрел. Упал к ногам детей он и просил прощения у всех, кого обидел в забытьи. И славил Бога он, что подарил Господь ему таких детей. И была радость по царствам. Дочь Царь выдал замуж и наградил сынов. Господь простил Царю его грехи. И правил Царь мудрей, чем прежде, во славе, недоступной смертным.

Иааков горящими глазами смотрел перед собой. Йехошуа грустно улыбался.

– Деда! – прошептал Иааков, чтобы не разрушить волшебство рассказа. – А не звали ли Царя Шеломо? – Гончар снисходительно улыбнулся и не ответил. – А кто был старец?

– Наверное, книжник, посланный Богом! – задумчиво сказал Йехошуа. – Деда, ужели в подвиге могущество человека и смысл его жизни?

– Смотря какой подвиг! Растить виноград, родить и праведно наставить детей, жить в уважении и почете перед людьми тоже подвиг.

– А что важнее: подвиг Давида или подвиг смертного, который умер за грехи людей, а его презирали, как вора?

Иехойахим покосился на внука.

– Вам разве читали из пророка Иешайи?

Йехошуа пожал плечами

– Раби Пинхас рассказывал…

Иааков насторожился. Он припомнил недавние чтения из книги пророков о каком-то воре и не мог взять в толк, почему вопрос заинтересовал деда и Йехошуа?

Часто Иехойахима поражали не столько вопросы внука – бывший легионер среди природы нередко сам мечтал – а то, что их задавал семилетний мальчик. За глубокими, как омут, зрачками сына Мирьям гончару мерещилась пугающая вселенная: она лишь ночью открывает свое величие смертным. Иехойахиму казалось: младший внук родился с мудростью взрослого, и этому долговязому мальчику открыто запредельное знание.

– Величие подвига определяет цель, – ответил Иехойахим. – Настанет день и твое сердце ответит тебе, что есть подвиг. Ты еще мало видел.

– Разве не Шеол мера поступков?

– И многие из спящих в прахе земли пробудятся: одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. Так говорил пророк Даниэл, – ответил дед.

– Возвратится прах в землю, чем он и был. А дух воротится к Богу, который дал его, – пробормотал мальчик и в голосе внука гончар услышал тревогу.

Дар Господа, свою великолепную память, мальчик вначале принял, как способность дышать. Потом Йехошуа заметил: от книжных истин взрослые скучают. А вне собрания забывают о Том, Кто даровал им этот мир: их занимают пустяки. Сверстники же Йехошуа уныло зубрили непонятные им стихи, и, отложив свитки, с резвостью детенышей животных предавались забавам их природы нефеш.

Однажды на собрании в синагоге Йехошуа повторил вперед раби таргум из пророка. Мужчины посмотрели на мальчика с изумлением и неодобрением: религиозное рвение не отменяло уважение к служителю Бога и соблюдение обряда. Йехошуа покраснел и потупился. Другой раз мальчик в доме книги поспорил с неточно цитировавшим чтецом. Дети поджидали зазнайку на улице, чтоб указать умнику его место: слишком много мнил о себе сын плотника. Но Лепешка, сын Клеопы, – он вечно носил за пазухой хлеб, – заступился за брата. Йехошуа стал сторониться людей.

Познав ремесло, Йехошуа заметил: чем тяжелее работа, тем самозабвеннее люди отдаются праздникам, и не вспоминают горечь будней. Они не любят напоминаний пророков, а их страх таит неведомое знание.

Это случилось в четвертый день перед шабат в месяц Адар, после праздника Пурим в самый разгар уборки льна, когда солнце набрало жаркую силу. Старый водовоз Маттия умер. Маттия жил в конце улицы и иногда предлагал плотнику воду за лепту. Водовоза похоронили до захода солнца в яме, обложив тело камнями и присыпав землей. Сверху положили каменную плиту и побелили могилу.

Его завернутое в материю тело быстро пронесли на деревянных носилках: мухи вились над потными спинами носильщиков. Водовоза провожали четверо родственников и соседи. Плакальщиц не на что было нанять, и никто из мужчин в знак скорби не сбрил бороду.

Дочь Маттии, Рода, хромая от рождения, седая дева с тупым лицом, едва поспевала за людьми. Женщина шумно сопела и, босая, подпрыгивала, словно бочка отца на ухабах. Отец единственный жалел ее. Теперь Роду ждала судьба увечной побирушки. И Йехошуа не мог забыть растерянный взгляд Роды.

Он понял, что такое смерть. Мальчик сел в пыль, поджал колени и заплакал: нет вечной радости и счастья, а есть только тоска и ужас, о которых люди старались забыть.

Когда слезы вымыли из сердца отчаяние, Йехошуа вспомнил о раби Пинхасе.

Их дружба началась с оговорки Йехошуа в собрании. Проходя мимо расступавшихся горожан, Пинхас остановился возле Йосефа и Йехошуа и спросил мальчика, не гончара ли Иехойахима он внук? И одобрительно кивнул.