Жизнь Иисуса - [38]

Ели в общине по вечерам. Мудрецы считали, что рабство противно природе и Бог всех людей создал равными, поэтому младшие по своему желанию помогали старшим. Реувен, Йехошуа и еще два новичка прислуживали мудрецам за ужином: разносили хлеб, соль и ключевую воду между лежанками из стеблей папируса, брошенных на землю. Для удобства под локоть подкладывали травы больше. Во время трапезы «юные» прислуживали без поясов, чтобы удалить все, что может иметь рабский вид.

Особенно дряхлым старикам воду грели на огне. Чтобы не осквернить пищу, хлеб пекли четыре старицы. Билха, суровая бабка с большими руками крестьянки и редкими белыми волосками на подбородке, руководила женщинами общины: в деревне их жило вдвое меньше мужчин. Новенькому Билха всегда улыбалась и называла его «красавчик».

Большинство мудрецов шесть дней в строгом уединении своих монастырионов изучали Писание. Иные не выходили за двери и не выглядывали наружу. Другие не ели по три дня и Йехошуа дивился, где в этих мощах теплится душа. Лишь по седьмым дням вся община сходилась в главном симнеоне, в овальном глиняном доме с соломенной крышей, и мудрецы важно беседовали. В этот день они умащали тело. Ибо смотрели на него, как на вьючный скот, которому в нерабочее время дают отдых.

Билха приводила женщин на женскую половину, отделенную от мужского помещения щитом высотой три локтя от земляного пола. Делалось это, со слов Бенайи, чтобы оградить женскую стыдливость и дать им возможность спокойно слушать.

Но женщины, даже Билха, молчали в собрании.

Мудрецы становились в ряд по старшинству. Самые уважаемые впереди. Правую руку молитвенники клали под туникой меж грудью и подгрудком. Левую – на бедро.

Затем эфимеревт – очередной, ибо вести собрание мог любой сведущий, – выходил вперед. Ему задавали вопросы или он сам начинал разговор. Чаще всех эфимеревтом выступал Хизкия. С согласия мудрецов он вел дела общины: распоряжался работами и покупал у крестьян муку. Мудрецы слушали его стоя, как всех, выступавших в собрании.

Говаривали, прежде в царской библиотеке у него были ученики. Хизкия беседовал тихо, без блеска риторов и софистов библиотеки. В этом Йехошуа услышал манеру современной школы. Ее держался Филон, учивший: мудрец поймет намек мудреца.

Хизкие на вид было едва за шестьдесят. Но он помнил времена цезаря Юлия и последней царицы. Длинные седые волосы он прятал под платок. Борода его была всегда расчесана. Как все старики общины, он носил шерстяную тунику с рукавами.

Первые месяцы Йехошуа внимал мудрости старших. Но скоро заметил, что молитвенники не говорят ничего нового, чего бы он не читал. Познания в священных книгах у них были велики. Например, цитируя из пророка Иова о раскаянии того перед Господом за то, что он говорил не разумея и взывал, чтобы Господь объяснил бы Иову, а он услышал бы о Нем слухом уха, Бенайя сразу цитировал и из Исайи: «Приклоните ухо ваше и придите ко Мне: послушайте и жива будет душа ваша». И тут же толковал то, что уже было написано: мол, за серебро можно купить вино и молоко, но за трудовое свое не купишь то, что по-настоящему насыщает – слово мудрости Господней.

Другие старшие важно повторяли из Писания изречения пророков. И если бы еще сотня книжников, подумал Йехошуа, высказалась о Писании, их мнения отличались бы лишь иным порядком цитат. В речах мудрых Йехошуа слышал состязание эрудиций, а не жадность познания. Их пространные рассуждения не приближали к истине, а удаляли от нее. Простой человек подивился бы учености молитвенников, но ничего бы не понял из сказанного. Как много лет назад не понимали хазана в синагоге сверстники Йехошуа, тупо зубрившие тексты.

Как-то в собрании с разрешения эфимеревта Йехошуа заговорил о женах и наложницах древних патриархов. Старцы деликатно утопили вопрос в обтекаемых фразах.

Положения закона о мести, – душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, – они тоже обошли. Но жестокость Писания, по наблюдениям Йехошуа, не вязалась с сердечностью друг к другу, – пусть показной! – у стариков, живших десятилетия обок.

Молились в общине дважды в день: утром и под вечер. Бенайя показал Новичку, как молиться. При восходе он просил Отца Небесного истинного благополучного дня; при заходе – чтобы его душа освободилась от тяжести чувств и мыслей о пище, – кроме духовной, – о мирских наслаждениях и искушений тела, а замкнулась и стала способна исследовать истину божественными озарениями.

В молитве Йехошуа услышал намек на избранничество перед Господом. Мудрецы просили не обычных вещей, что просят люди, а – возвышенных. Считали себя хеверимами народа, обособленными от невежд закона, наподобие ершалаимских левитов. Это гордыня перед Господом! – решил Йехошуа.

Молитвенники, каждый в своем монастыреоне, с утра до вечера читали священное Писание и разбирали смысл аллегорий в законоуложении предков. Бенайя не уставал повторять Йехошуа, что для молитвенников общины словесные изречения – лишь символ внутреннего и скрытого смысла, который станет ясным каждому, когда он сам найдет его правильное толкование. Йехошуа не спорил. Но вывел для себя: молитвенники ничем не отличаются от ученых библиотеки: и те и другие слепо предавались науке ради науки, ничего не давая людям, которые растили хлеб, рожали детей; знания мудрецов не делали жизнь людей ни тяжелее, ни легче.