Жизнь Иисуса - [18]

«Сберегший жизнь свою, потеряет ее, а потерявший жизнь свою ради Меня — сбережет ее». Эти слова Иуда относит к себе. Конечно так! Ведь он от всего отказался, все оставил, чтобы последовать за Господом. Бросил дела, которые неплохо шли, испортил отношения с влиятельными людьми… сохранив, впрочем, кое-какие связи. С горечью думает Иуда о том, что одиннадцать остальных, которые сделали не более, чем он, все же более любимы.

Иисус повторяет: «Кто принимает вас — принимает Меня». Иуда обдумывает эти особенно ценные слова, чреватые богатыми возможностями. А вот еще слова, которые приводят его в восторг: «И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей…» Иуда думает: «Я пока один из малых сих, но быстро возрасту, потому что чаша холодной воды не долго будет холодной^».

Остальные одиннадцать сердец принимают те же слова, еще не понимая их, но впитывая бессознательно, подобно доброй почве. Слова эти содержат тайну тайн: любовь не чувство и не страсть, но Личность, Некто. Человек? Да, Человек. Бог? Да, Бог. Тот, Кто здесь, с ними. Кого следует всему предпочесть? Этого мало: Ему одному надо поклоняться. И горе тому, кто соблазнится! Те, кто станет для Него «своими^», смогут прожить жизнь с закрытыми глазами, не страшась более людей. Им вообще нечего больше опасаться и нечего ждать — чаяния сбылись. Они отдали все, чтобы все обрести, настолько слившись со своей любовью, что принимающий их — принимает Любовь. В словах Господа, сказанных на ухо только двенадцати, как в зародыше, заключено бесстрашие тысяч мучеников и радость гонимых: отныне, какие бы ужасы их ни ожидали, друзьям Иисуса стоит лишь поднять взор вверх — и они увидят отверстые небеса.

10. Нагорная проповедь

Спускаясь с горы с двенадцатью восхищенными и взволнованными апостолами, Иисус остановился на ровной площадке, находившейся на полпути. Дорогу преграждала не только большая группа учеников, но и множество людей, пришедших из Иерусалима, Тира и Сидона. До сих пор Он говорил тайно, с друзьями, теперь же открыто скажет огромной толпе то, ради чего пришел в этот мир. Почти все, что сейчас прозвучит, Его слушатели по сути уже могли знать из тех или иных псалмов. На что-то подобное намекали до Него и пророки. Но Назарянин говорит как власть имеющий: «А Я говорю вам…» Здесь новая интонация: малейшее слово приобретает непредсказуемые последствия. Всякому другому человеку кричать: «Да будет свет» было бы столь же бессмысленно, как провозглашать: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга». Но когда говорит Бог, свет послушно льется на землю и в самом сердце бездушной Римской империи внезапно начинает бить ключом источник неведомой любви.

«Блаженны… блаженны… блаженны…» Те, кто стоял в задних радах и слышал только это слово, повторенное девять раз, могли подумать, что речь идет о провозвестии счастья. Они имели основание так думать. Свершалось превращение еще более удивительное, чем чудо в Кане, бедность становилась богатством, а слезы — радостью. Земля принадлежала не воинственными людям, а кротким.

Но каждая заповедь блаженства подразумевает и проклятие: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Это означает также, что не имеющий духа отречения изгоняется из Царства. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят», — значит, нечистые сердцем Бога не увидят. Но ведь эти добродетели, за которые обещано блаженство, в то же время совсем несовместимы с человеческой природой. Ибо кто нищ духом? Кто может похвалиться, что видел даже в благочестивом человеке, особенно очень благочестивом, духовную нищету? Страстная приверженность к собственным воззрениям у людей, считающих себя совершенными, вызывает ужас.

«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». О, жестокость этого мира! Кротость была и остается самым презираемым в человеке качеством. Кротких преследуют с детства, с младших классов. Ницше, в сущности, проповедует философию здравого смысла.

Стал ли современный мир менее жестоким, чем мир древний? Ничто не изменилось, за исключением того, что однажды на горе раз и навсегда были возвещены Заповеди Блаженства и было сказано, что ни одна из них не прейдет, что из рода в род некоторые люди будут передавать их от сердца к сердцу. И этого достаточно: «Вы соль земли».

Нужна лишь горстка соли в людской, массе, чтобы она не разложилась. Только соль не должна терять свою силу! Христос понимает, что то счастье, которое Он приносит людям, возвещая о нем в этой Своей первой проповеди, ежесекундно подвергается угрозе.

Чем была «чистота» для внимающих Ему бедняков-иудеев? Быть чистым! Какое немыслимое требование во дни Тиберия! «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй…^» Да, верно — это всеобщий закон, всеми же нарушаемый, и возвещая его, никого не удивишь. Однако Назарянин идет дальше и к старому поруганному повелению добавляет новую заповедь, которой мир упорно противится и девятнадцать веков спустя, которой он пренебрегает, тщетно пытаясь стряхнуть ее с себя, не будучи в силах вырвать ее из своей плоти. С того момента, как Христос возвестил ее, только те обретут Бога, кто примет это иго: «А Я говорю вам, что всякий, посмотревший на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».