Жизнь и труды св. Дионисия Великого, епископа Александрийского - [78]

Для разрешения сомнений этих людей, в которых нетрудно угадать монархиан мо–далистического и динамистического направлений, Ориген обращается к отмеченному выше понятию о Боге Отце как едином истинном Боге, превосходящем всех других богов, не исключая и Перворожденного всей твари. «Таким людям, — пишет он, — следует сказать, что в таком случае Бог в собственном смысле (ό Θεός) есть Самобог (Αύτόθεος), почему и Спаситель говорит в молитве к Отцу: да знаютъ Тебе, еди–наго истиннаго Бога, все же остальное, кроме Самобога, обожествляемое причастием Божества Его, в более точном смысле следовало бы называть не ό Θεός, но Θεός, причем Перворожденный всей твари, как первый обожествившийся через существование у Бога, вне всякого сомнения славнее прочих богов».[723] В этом ответе вопрос о согласовании единства Божества с Троичностью Лиц не только не решается, но как бы прямо обходится.[724]

Несвободно от недостатков и учение о Св. Троице, изложенное в творениях современных Оригену западных писателей — Тертуллиана и св. Ипполита. Они не возвысились до того представления о вечности Сына Божия, которое составляет лучшую сторону в учении Оригена о Св. Троице. Подобно своим предшественникам, как Тертуллиан, так и св. Ипполит различают несколько периодов в жизни Божественного Логоса и хотя уже в первом домировом периоде существования Божественного Логоса отношение Его к Богу называется у них именем рождения,[725] однако наименование Сына оба они относят только ко второму периоду в жизни Божественного Логоса, связывая начало этого периода с творением мира, или с тем моментом, когда Слово внутреннее (Λόγος ένδιάθετος) становится Словом произнесенным (Λόγος προφορικός). Исходя из такого представления, как Тертуллиан, так и св. Ипполит, не отрицая вечности и ипостасного бытия Слова, употребляли о Сыне такие выражения, которые заключали в себе более или менее явное отрицание вечного бытия Сына. В одном из своих полемических сочинений Тертуллиан прямо говорил: «Было время, когда не было Сына, через Которого Бог стал Отцом».[726] По учению Тертул–лиана, Слово действительно (ad effectum) сделалось Сыном, а Бог Отцом лишь с того момента, когда произнесены были первые слова при сотворении мира. Произнесение этих слов и было «совершенным рождением» (nativitas perfecta) Слова, после которого Бог становится Отцом Слова, а Слово — единородным Сыном Божиим.[727] Равным образом и по учению Ипполита хотя Бог от вечности имел в Себе Слово, так как никогда не был бессловесным (άλογος), лишенным мудрости (ασοφος), бессильным (αδύνατος) и чуждым совета (άβούλευτος), однако Он явил Свое Слово в определенное Им Самим время, и Слово сделалось видимым[728] только в момент произнесения первого звука. Только со времени этого проявления в мире Божественный Разум является Отроком Бо–жиим (παις Θεοΰ).[729] Мало того, св. Ипполит, по–видимому, был даже склонен думать, что Слово получило наименование Сына ввиду того, что Оно имело родиться на земле: «совершенным Сыном» единородное Слово становится уже со времени Своего воплощения.[730]

Но если своеобразное понимание имени Сына привело Тертуллиа–на и св. Ипполита к не совсем точным выражениям, затемнявшим церковную идею предвечного бытия Сына, и если в этом отношении оба они стоят ниже Оригена, то в учении о единстве Божества и в согласовании этого единства с троичностью Лиц они значительно превосходят Оригена. Признавая, что Отец, Сын и Св. Дух — «три не по состоянию, но по степени, не по субстанции, но по форме, не по власти, но по виду»,[731] Тертуллиан самым решительным образом высказывает мысль о единстве существа Их. Сравнения, употребляемые Тертуллианом для обозначения отношения между Лицами Пресвятой Троицы, поразительны по своей ясности. «Я не усомнился бы, — говорит Тертуллиан, — назвать Сына стеблем от корня, рекой из источника и лучом солнечным; однако ни стебель не отделяется от корня, ни река от источника, ни луч от солнца, равно как ни Слово от Бога… Корень и стебель — два предмета, но соединенные, и источник и река — два вида, но нераздельные, и солнце и луч —две формы, но соприкасающиеся».[732]Так и в Боге Тертуллиан всюду исповедует «одну субстанцию в трех соприкасающихся».[733]Каждый из Них в отдельности может быть назван Богом: «Бог и Отец, Бог и Сын, Бог и Дух Святый»,[734]но это не значит, что существует несколько богов; наоборот, «не в том ли состоит сущность Нового Завета, — спрашивает Тертуллиан, — что Отец, Сын и Святый Дух составляют единого Бога?»[735]Раскрывая эту мысль, Тертуллиан обращается к той же аналогии солнца и луча. «И луч солнца, — пишет он, — я назову солнцем, говоря о нем в отдельности; а называя солнце, от которого исходил луч, не назову сейчас же луч солнцем. И хотя я не сделаю двух солнц, однако и солнце и луч его перечислю как два предмета и два вида одной нераздельной субстанции, подобно Богу и Слову Его, Отцу и Сыну».[736]Вообще связь между Отцом и Сыном представляется Тертуллиану столь тесной, что Сын всегда «подразумевается в Отце, хотя и не называется по имени».