Жизнь и труды св. Дионисия Великого, епископа Александрийского - [77]
Будучи ипостасным обнаружением, или, по выражению Оригена, как бы «испарением» безмерной силы Божией, Сын есть самостоятельно существующая ипостась, отличная от Отца, но представляющая как бы самый цвет божественной силы во всей ее полноте и интенсивности. Так как в воззрении Оригена эта божественная сила совпадает с самым существом Божиим, то следовало бы ожидать, что ипостасное обнаружение этой силы является у Оригена адекватным самому божественному существу. Между тем в сочинениях Оригена встречаются места, где весьма ясно отрицается не только единосущие, но и равенство Отца и Сына по Божеству. Ориген не затруднялся говорить о Сыне, что Он «различен от Отца по существу»,[713] «ни в чем не сравним с Отцом»,[714] что «Отец настолько же или даже (еще) более превосходит Сына, чем и насколько Он и Св. Дух превосходят всех прочих».[715] Соответственно этому, по толкованию Оригена, и самое наименование Сына Богом имеет не тот смысл, в каком оно употребляется относительно Бога Отца. По воззрению Оригена, только «нерожденный виновник всего» есть Бог в собственном смысле этого слова (ό θεός, αύτόθεος), Бог по существу и природе; а «Перворожденный всей твари» есть Бог (θεός) через причастие Божества (μετοχή της θεότητος) Отца и таким образом до известной степени стоит наряду с другими божественными существами, которые также становятся богами (θεοί) через причастие Божества.[716] В отношении к Отцу имя Бог является именем собственным, индивидуальным, почему на греческом языке и употребляется с членом, тогда как в отношении к Сыну то же самое имя, по Оригену, является уже общим понятием и потому употребляется без члена. Но имя Бог может выражать общее или родовое понятие лишь под тем непременным условием, если оно обозначает не Бога в собственном смысле этого слова, а нечто иное, например существо, подобное Богу или близкое к Нему. Исходя из такого рода рассуждений, Ориген избегает называть Сына Богом по существу; для него Сын есть уже «второй Бог»[717]или даже не Бог в строгом смысле этого слова, а только существо «обожествленное» (θεοποιούμενον).[718] Мало того, хотя Сын обладает всеми божественными совершенствами, однако все эти совершенства в Нем не имеют того характера нерожденности, первоначальности, какой они имеют в Отце. «Сын есть сама Премудрость, само Слово, сама истина, сама жизнь и начало жизни, сама правда, само освящение. Все, что есть в Боге, есть и в Нем». Но «Отец выше всех самых высоких определений Сына: Отец истины, Он больше, нежели истина; Отец Премудрости, Он выше и превосходнее, чем Премудрость, если Сын есть вечная жизнь, то Отец, источник жизни, выше вечной жизни».[719]
Однако легко заметить, что во всех подобных выражениях исходным пунктом и главным основанием для возвышения Отца над Сыном является у Оригена ипостасное различие между Ними. Отец мыслится выше Сына главным образом потому, что Он нерожден, а Сын рожден. А так как в воззрении Оригена нерожденность является одним из главных признаков существа Отца, то указанное ипостасное различие между Отцом и Сыном превратилось у Оригена в различие существенное и привело его к отрицанию единосущия, равенства природы и тождества свойств в Отце и Сыне. Таким образом, в этом отрицании Ориген основывается на действительном, но только неправильно понятом различии между Лицами Святой Троицы. Поэтому о нем можно сказать, что он отрицал не столько содержание, сколько форму догмата о единосущии и равенстве Сына с Отцом, и мыслил довольно близко к православному учению о равенстве Лиц Св. Троицы, хотя и облек свои мысли в такие выражения, которые далеко расходились с установившейся впоследствии терминологией в изложении учения о Св. Троице.[720]
Гораздо далее отступает он от православного учения в тех местах, где излагает свои воззрения на то, каким образом учение о троичности Лиц может быть согласовано с учением о единстве Божества. Если уже идея качественного единства существа, природы и совершенств Отца и Сына выражена была в системе Оригена не вполне ясно и решительно, то идея количественного единства существа в Отце и Сыне сознавалась им еще менее ясно. Отмеченное нами выше смешение терминов «ипостась» и «существо» и связанное с этим смешением учение о различии между Отцом и Сыном по существу не оставляло в распоряжении Оригена свободного термина для выражения идеи количественного единства существа во Отце и Сыне: признав Сына «различным» (ετερος) от Отца по существу, Ориген уже не мог, не противореча себе, сказать, что в Отце и Сыне «одно» существо. Поэтому, хотя для Оригена Отец и Сын — единый Бог, однако, переходя к подробному объяснению этого единства, Ориген получает его не в единстве существа, а в том, что Отец и Сын — «одно по единомыслию, по согласию и тождеству воли.[721] Правда, божественная воля в воззрении Оригена, как уже замечено выше, почти совпадает с божественным существом, а следовательно, и тождество воли есть то же, что и тождество существа. Однако сопоставление этого выражения с непосредственно предшествующими ему словами приводит к тому заключению, что Ориген понимал это тождество воли в смысле нравственного единомыслия и согласия и считал это единство достаточным для опровержения упрека Цельса в том, будто христиане несправедливо называют себя поклонниками «единого» Бога, поклоняясь в то же время и Христу. В другом месте Ориген объясняет церковное учение о единстве Божества несколько иначе. «Многие, — писал он, — желая быть боголюбивыми и опасаясь, как бы не признать двух Богов, впадают вследствие этого в ложные и нечестивые учения: они или отрицают, что особность Сына другая, чем особ–ность Отца, но исповедуют, что Тот, Кому они усвояют название Сына, есть Бог, — или же отрицают Божество Сына, но полагают, что Его особность и существо по очертанию другие, чем у Отца».
