Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей - [18]

Еще и еще раз хочу сказать, что не стоит «замуровывать» больных в реанимации, как это делается сейчас. Ведь за рубежом мужьям разрешают присутствовать даже при родах, родственникам – следить за ходом операции и в последующем выхаживать тяжелобольных. Негативных последствий от такой практики никто не наблюдал.

Из собственного опыта, да и из опыта соседей по палате знаю, что изоляция, практикуемая в реанимации российских больниц, никому на пользу не идет. А вот вред был бы заметно меньше. Да не останется это гласом вопиющего в пустыне!

Уже через день при очередном врачебном обходе один из авторитетных докторов предложил лечащему врачу начать мою подготовку к самостоятельной ходьбе. Нужно ли говорить, с каким энтузиазмом воспринял я эти слова? Не говоря о том, как мучительно лежать целыми сутками на спине, разрешение ходить стало доказательством окончательного выхода из затянувшегося кризиса.

Но мое приподнятое настроение длилось недолго. Накопилось слишком много прозаических трудностей.

Вполне естественно, что лечащий врач не хотела рисковать, а рисковать было чем. Как поведет себя больной при переходе с искусственного на естественное питание? Нужно удалить трубку, подводящую пищу непосредственно в желудок. Из-за сильного сужения пищевода и дыхательных путей пациенту требовалась еда достаточно жидкой консистенции, но оставалось опасение, что и такая пища легко может вызвать затруднение дыхания.

Процедура извлечения трубки оказалась болезненной, и больше часа ушло на устранение негативных последствий. Наконец под наблюдением врача и медсестры, готовых прийти на помощь в любую минуту, – а опасались они возможного удушья от застрявшей пищи, – я приступил к первой за 18 дней самостоятельной трапезе.

Сама подготовка к ней, напряженные лица наблюдателей создавали довольно нервозную обстановку, и первый кусочек омлета удалось проглотить только с третьей попытки. Второй – простите за подробности, – как и ожидалось, вылетел через отверстие в горле. Тем не менее процесс, начатый с утра, благополучно завершился к обеду поглощением детской порции омлета. Это восприняли как достижение – получилось с первого раза. Очередной этап возвращения к нормальной жизни был пройден.

Первые шаги

Однако хотелось большего. Хотелось ходить, благо что и рекомендация имелась. Но не тут-то было. Прежде чем сделать первые шаги, следовало научиться сидеть. «Да что же здесь трудного?» – подумал я, опуская ноги с кровати. И тут же почувствовал, как потолок и стены закружились в невеселом хороводе. Если бы не вовремя подставленная рука медсестры, я рухнул бы с постели на пол. И еще большой вопрос – удалось бы мне отделаться только разбитым носом.

В течение двух дней меня приучали сохранять равновесие в сидячем положении, чтобы подготовить тело к обычной ходьбе.

Трудно поверить, что за две с небольшим недели можно так утратить привычные навыки, чтобы пришлось заново учиться есть, сидеть и, наконец, ходить.

Тем не менее первые шаги дались намного труднее, чем младенцу. Хотя бы потому, что удержать в вертикальном положении более высокое тело сложнее. Ноги как будто приклеивались к полу, и оторвать их стоило неимоверных усилий. Уже на третьем шаге я упал на постель как подкошенный. Пот лил с меня градом, сил не хватило даже на то, чтобы забросить ноги на кровать.

Мое состояние ошеломило меня. Ведь казалось, что я довольно легко поднимался на локтях, когда делали перевязку, и самостоятельно переворачивался со спины на бок, когда меняли белье. Не ощущал при этих процедурах особого упадка сил. Но чтобы не суметь сделать трех шагов – такого я не ожидал. Естественно, после этого наступил очередной приступ депрессии, свидетелем которого стал дежуривший в тот вечер заведующий отделением реанимации.

Увидев мое унылое лицо и узнав причину плохого настроения, он рассказал, что мои жена и сын совершили невозможное, мобилизовав на борьбу за мое выздоровление лучших врачей города. Многие из них настолько поразились необычному набору моих «хворей», что уже по собственной инициативе приняли участие в дальнейшем лечении.

Он впервые рассказал, что на протяжении восьми дней они давали сводки о болезни, где шансы на выживание оценивались намного ниже, чем на неблагоприятный исход. Мой случай, по его мнению, – одна из тех редких удач, которая необъяснима с точки зрения современной медицины. Раньше такое считалась бы просто чудом.

Он позавидовал мне, еще распластанному после трех первых шагов, что у меня есть такой сын, и дал понять, что хотел бы с ним познакомиться.

Он стыдил меня, но от его упреков настроение почему-то поднималось. Мои качели снова пошли вверх.

Освобождение от оков

Пожалуй, самым ценным результатом беседы стало принятое заведующим – конечно, после тщательного осмотра (благо времени в течение ночного дежурства у него было достаточно) – решение о возможности освобождения меня от всех датчиков непрерывного наблюдения за пульсом и давлением. Накануне в связи со стабилизацией температуры тела снизили чудовищную дозу вводимых через капельницы лекарств. И я превратился в обычного больного, ждущего... нет, не выписки, а перевода в хирургическое отделение, где намечалось «долатать» меня, устранив последствия трахеотомии.