Я стремительно падал. Туннель, по которому я летел, становился все темнее и темнее, превращаясь из голубого в фиолетовый. Попытки затормозить падение не удавались. С каждым разом мрак в конце туннеля становился все ближе и ближе. Когда сознание возвращалось, я понимал, что это конец. Безжизненные руки, отнимающиеся ноги лишь подтверждали его неотвратимость.
Лишенный возможности говорить, издавать какие-либо звуки, кроме почти неслышного мычания, не в силах привлечь к себе внимание врачей и медсестер жестами, поскольку руки и ноги крепко привязаны к кровати, я мог подавать сигналы окружающим либо движением, либо выражением глаз. Исходящую при этом информацию часто не понимает и человек, проявляющий к тебе неподдельный интерес. Здесь таких не было, и о моем состоянии судили только по показаниям приборов, к которым меня подключили.
Я не был наивным пациентом и хорошо знал, что даже блестяще проведенная операция не является гарантией спасения жизни больного, если не обеспечен надлежащий послеоперационный уход. Но чтобы должным образом его организовать, для медицинского персонала нужны какие-то побудительные мотивы. А если их нет или они не действуют, несмотря на все усилия и материальные затраты родственников, остается полагаться на волю случая, на расположение «госпожи удачи».
Каждый обреченный в меру своего интеллектуального развития и способности размышлять после выхода из наркоза начинает оценивать шансы на выживание. И трезвое понимание свидетельствует, что таких шансов у пациентов российских больниц пока немного. Их анализ не давал мне покоя на больничной койке, не дает и теперь, когда все страшное позади. Мысли, чаще угнетающие сознание, реже конструктивные, лишают сна и покоя, требуют их широкого обсуждения в целях создания достойных условий для тех, кто оказался в беде. Пусть Божественный промысел, а не медицинский произвол решает судьбы больных и страждущих. И тогда, может быть, не будет таких ситуаций, о которых собираюсь поведать я.
Трудно поверить, что находящийся при смерти человек еще неделю назад, не сбивая дыхания после трехкилометровой прогулки, поднимался на шестой этаж. Для шестидесятитрехлетнего мужчины совсем неплохо.
Не могла же только что проведенная сложнейшая операция на шее и гортани сломить сравнительно здоровый организм в столь короткие сроки.
Что же произошло?
Думаю, разбор случившегося со мной может стать поучительным уроком. Ведь никто не застрахован от серьезного заболевания, от возможности оказаться в том же положении, что и я. И тогда знание реальной обстановки в российских больницах поможет кому-то выжить, как в свое время и мне самому.
