Жизнь и смерть Арнаута Каталана - [23]

Мастер Менахем, по своему обыкновению, посмеялся в бороду.

– Вижу тебя насквозь, Каталан, – сказал ученый иудей. – Пройдоха ты, каких еще свет не видывал, ловкач с болтливым языком и вечно алчущим желудком. Глянулся ты мне тогда, на акведуке, вот и взял к себе, а когда понял, каков ты на самом деле, – пожалел выгонять. Сердце-то у тебя доброе.

– Сердце молчит, когда плачет желудок,

Голод подчас изгоняет рассудок, – не стал отпираться Каталан, ибо иудей говорил о нем чистую правду. – А вы, господин мой, и впрямь видите меня насквозь, хоть это и обидно.

Мастер Менахем махнул рукой.

– Обиды тут никакой нет. Да и кто мешает тебе, Каталан, видеть насквозь меня?

Каталан озадаченно заморгал, чем вызвал у своего хозяина новый смешок.

– Итак, – завершил разговор мастер Менахем, – зная, что ты пройдоха и прозревая в тебе доброе сердце, я понял: рано или поздно уйдя от меня, возьмешься ты за лекарское ремесло. Сострадание ли толкнет тебя к этому, жажда ли наживы – не ведаю. Но лучше уж я потеряю часть моих доходов, чем стану виновником смертей, которые могут проистечь от твоего невежества.

Таков был мастер Менахем.

***

В другой раз Каталан спросил:

– Господин мой, как это вам удается столь быстро разгадывать людей, проникая в их мысли? Нет ли здесь колдовства?

И снова смеялся ученый иудей, а Каталан чувствовал себя дураком.

– Колдовства здесь никакого нет, – ответил наконец мастер Менахем. – А есть одна только житейская опытность и премудрость арабских мудрецов, которая заключена в некоторых трактатах, вроде "Книги вразумления начаткам науки о звездах", которые мне доводилось изучать. Пользуясь этими знаниями, я умножаю их на то, что успел узнать о людях за долгие годы моей жизни. Вот почему я почти никогда не ошибаюсь.

Глаза Каталана разгорелись.

– Уделите мне хотя бы малую толику от этих превосходных "Вразумлений", господин мой! – взмолился он. – Ибо меня весьма тяготит сознание моего дремучего невежества.

Но на этот раз мастер Менахем лишь погрозил Каталану пальцем, не переставая, впрочем, посмеиваться.

– Нет, нет, Каталан! Не на пользу пойдет тебе такое учение.

– Отчего же? – в запальчивости вскинулся Каталан. – Разве не вы сами говорили, господин мой, что сердце у меня доброе?

– Так-то оно так, но ведь и ты признавался, что сердце молчит, когда плачет желудок.

– Ох, лучше бы мне лишиться моего болтливого языка! – пригорюнился Каталан. – И зачем я только признался вам в этой правде!

– Да я и сам эту правду знал, без твоего признания, – утешил его мастер Менахем. – Не плачь, Каталан, не печалься, веселый жулик. Кое-что из "Начатков" я тебе, пожалуй, все-таки расскажу.

Тут Каталан сразу приободрился, слезы у него высохли сами собой. Приготовился слушать и запоминать.

– Есть один человек, хорошее знание которого не только не повредит ему, но и послужит к великой пользе, – начал мастер Менахем. – И этот человек – ты сам, Арнаут Каталан.

После такого многообещающего начала вот что поведал Каталану его добрый и ученый хозяин.

Едва лишь увидел он Каталана сидящим на римском акведуке и оплакивающим свою несчастную долю, как тотчас же мысленно определил время его рождения и главенствующие над ним планеты. Ибо многие арабские и еврейские мудрецы советуют при выборе жен и слуг непременно справляться о времени их рождения и в зависимости от расположения звезд делать выводы о пригодности человека к той или иной жизненной роли. Искусный астролог умеет, кроме того, прикидывать гороскоп на глазок и почти никогда не ошибается.

– Это удивительное, а главное – чрезвычайно полезное умение, – с волнением сказал Каталан. – Ибо, признаться честно, господин, я и сам не знаю времени моего рождения.

– Ты родился поздней осенью, – уверенно молвил мастер Менахем. – И чем больше я смотрю на тебя, тем более убеждаюсь в правильности моей первой догадки. Мудрейший Абу Райхан Беруни говорит о таких, как ты: "По природе великодушен, беспокоен, лукав, ленив, склонен к самопожертвованию, храбр и глуп".

Каталан поначалу захотел обидеться, но вовремя спохватился: в таком случае он больше не узнает от мастера Менахема ничего полезного, а в том, что этот иудей – настоящий кладезь самых разнообразных премудростей, у Каталана был уже не один случай убедиться. И потому он смолчал, смиренно потупив ресницы. В конце концов, мастер Менахем – не первый, кто называет его дураком и, надо думать, не без оснований.

– Многое поведала мне твоя внешность, – продолжал между тем мастер Менахем, щурясь с еле заметной светлой насмешкой над притихшим Каталаном. – Правда, арабские физиогномисты составляли свои трактаты исходя из характерных лиц сарацинской расы, но кое-что из этих знаний применимо и к франкам-христианам. Так, могу сказать тебе, каким образом я догадался о времени твоего рождения.

Каталан смиренно попросил не утаивать от него подобных важнейших сведений. Мастер Менахем назвал ему несколько примет, из которых главнейшие – длинные руки и ноги, широкие костлявые плечи, маленькие глаза, грубые волосы и большое брюхо.

– Ну уж брюхо-то у меня, положим, тогда к спине прилипало, – не выдержал Каталан. Даже надулся и не удержался – слегка кольнул хозяина: – Да и теперь, по правде сказать, не чрезмерно выпирает.