Жизнь и приключения капитана Конрада - [6]

Какими интересными, какими своеобразными, особенными людьми населял свою книжную страну Конрад! Это и совестливый старый капитан Уолей, не пожелавший сойти с корабля, гибнущего по его вине, как ему казалось, а на самом деле это было не так («Конец рабства»). Это и еще более яркая личность — капитан парохода Мак-Виром («Тайфун»), который весь во власти долга: «Не могу же я допустить, чтобы на судне был непорядок, даже если оно идет ко дну!» А вот колоритная фигура владельца буксирного парохода Фалька, о котором «по сей день в городе говорят, что он выиграл жену в карты у капитана английского судна» («Фальк»). Нельзя без сочувственного волнения читать историю страдальческой жизни шкипера каботажного плавания Хэгберга, мечтавшего стать фермером, но ставшего моряком и сына отправившего в море, откуда тот не вернулся («Завтра»),

В 1897 году выходит третий роман Конрада «Негр с «Нарцисса», заслуживший более двадцати похвальных рецензий. Это книга о его друзьях-товарищах по кубрику, об их каждодневном тяжком труде, о моряках с такими несхожими характерами и судьбами. Нет, не только романтика правила их жизнью на море. «Они были обречены на труд, — уточняет автор, — тяжелый и беспрерывный — от восхода до заката и от заката до восхода… Они были нетерпеливы и выносливы, буйны и преданны, своенравны и верны… Это были люди, которые знали труд, лишения, насилие, разгул, но не знали страха и не носили в сердце злобы. Этими людьми было трудно командовать, но зато ничего не стоило воодушевить их».

Этой книгой Конрад, всегда пылкий романтик, как бы говорит самому себе: «Приключение само по себе вещь пустая. Человек по природе своей труженик. Труд — вот основной закон». Но еще более этот роман о том, как впервые встретившиеся люди затем в течение совместного плавания не только хорошо узнают друг друга, но и сплачиваются в монолитную команду, становятся слаженно действующим экипажем, который оказался способным противостоять гибельному шторму. «Мораль моря» жестче, взыскательнее и определеннее «морали суши» — вот вывод, к которому мы приходим, расставаясь с этим прекрасным романом.

Однако «истинный» Конрад начинается с удивившей всех книги «Лорд Джим» (в первом русском переводе — «Прыжок за борт», вышедшем под редакцией конрадиста Е.Л. Ланна). Увидев свет впервые в 1900 году, роман затем повторил конрадовскую судьбу счастливого скитальца: он обошел все континенты, обретя друзей и читателей на десятках языках.

Человек наедине с собой, человек, вершащий нравственный суд над собственной трусостью, в то время когда идет формальное судебное разбирательство преступного бегства командиров с гибнущего, но не потонувшего судна, — вот о чем этот роман.

В одной из своих книг («Спасение», 1920) Конрад высказал мысль, которая подспудно звучала едва ли не в каждом его произведении: «То, что можно назвать романтической стороной человека, — чуткое восприятие темных зовов жизни и смерти». «Темные зовы — это самопроизвольное, на уровне подсознания, влечение к возвышенному, чистому, честному, порыв к благородству, готовность к самопожертвованию, ощущение власти над собой законов чести и долга». Не зря уже на первых страницах романа «Прыжок за борт» Конрад рисует нам героя утвердившимся «в своей жажде приключений и многогранном своем мужестве».

Какую же большую жизненную дорогу надо пройти всего за каких-то три месяца, чтобы разувериться в своих недавних высоких мечтаниях! «Есть много оттенков в опасности приключений и бурь, — отмечает Конрад, сам прошедший этот же путь, — и только изредка лик событий затягивается мрачной пеленой зловещего умысла: вскрывается нечто, и в мозг и в сердце человека закрадывается уверенность в том, что это сплетение событий или бешенство стихий надвигается с целью недоброй, с силой, не поддающейся контролю, с жестокостью необузданной, злоумышляющей вырвать у человека надежду и возбудить в нем страх, мучительную усталость и стремление к покою…»

Когда Лорд Джим (Лордом его титуловали туземцы за гордый нрав и аристократизм) инстинктивно, на миг поддавшись страху, прыгает за борт тонущего корабля, у моряка, все-таки спасшегося, начинается новый — мученический — отсчет жизни. Романтик Джим не прощает себе малодушия, минутной слабости и обрекает себя на искупительную жертву: его жизнь трагически обрывается.

Такой же «прыжок за борт» — как самоосуждение малодушия и нравственного падения — совершают герои и других произведений Конрада. Это и Джан Батиста, он же Ностромо из одноименного романа, отщепенец, провокатор, прикинувшийся «нашим человеком» (в переводе с итальянского «Ностромо» — «наш человек», а у моряков — еще и «старшой», «боцман»). Это и Кирилл Разумов, терпящий крах индивидуалист («На взгляд Запада»). Это и разочаровавшийся в высоком смысле своей вроде бы правильной жизни и деятельности Аксель Гейст, отправивший себя сам в романтическую ссылку на необитаемый остров («Победа»)…

* * *

Задумывался ли сам Конрад над тем, что же создает его воображение и насколько все это будет интересно его читателям? Ну, конечно, да: в течение всей своей писательской жизни он то и дело возвращался к размышлениям об этом, словно борясь с сомнениями, иногда закрадывающимися в его душу. «Художник, — рассуждал он, — живет в своем творчестве. Он оказывается основной реальностью в сотворенном им мире, среди вымышленных предметов, событий и людей. Повествуя о них, говорит он всегда о себе».