Жизнь и похождения Трифона Афанасьева - [16]

Однажды Трифон много попрекал его за эту последнюю способность.

— Ну, что ты меня попрекаешь? — возразил Савелий Кондратьич. — Эх, брат Триша!.. Ну, зачем ты попрекаешь меня, слабого человека?.. Вот погоди… Как бы, брат, хуже чего с тобою не вышло…

И точно, скоро приключилась с Трифоном премудреная оказия.

Раз, — это было в конце сентября, — ехал он домой из Борового, нисколько не пьяный, а только немного навеселе; приятеля его Савелья Кондратьича не было на ту пору в Боровом, а ни с кем другим не похотелось Трифону выпить лишний стаканчик. Дело было к вечеру. Солнце только что село в небольшой темной тучке, края которой ярко еще золотила заря. Сквозь тонкие, в виде тумана, облака, заволакивавшие во многих местах бледноголубое осеннее небо, недавно народившийся месяц тускло глядел на окрестность. Путь Трифона шел по широким лугам села Борового, начисто вытравленным тогда скотом, ходившим по отаве[1]. Легкий и зыбкий туман кой-где стоял над этими лугами. Сквозь туман просвечивала местами темносизая, как хорошо закаленная сталь, полоса захолодавшей большой реки, которая влеве прихотливо извивалась в бугристых песчаных берегах.

Трифон ехал, потихоньку, нисколько не понукая тощую свою лошаденку, ехал и думал невеселую думу.

«Эх! — думал он: — иным-то людям счастье какое!.. Вот хоша бы Зот Гордеич: приехал из Загорья на таком коне, — по базару давеча расхаживает, — и кто-кто не снимает перед ним шапку!.. И я тоже снял, — провалиться бы ему!.. Так уж на белом свету испокон, чей, веку повелось, — знамо, богат человек, ну и кланяются. Никто в народе его не любит, — больно лют и не жалостлив, а поди-кось, как почитают!.. Вон, я честно жил и работал, — чего ж такого нажил-то? кошель на шею нажил, да не себе одному, а всей семье!.. Господи! семья моя!.. А Зот Гордеич, сказывают, куда легко большие деньги добыл… Добыча эта, ох, добыча!.. И добро бы умен был Зот Гордеич, да во всем-то ему удача была, и обманывал, и обкрадывал, и нажимал все с удачею, — воля какая ему теперича!.. Вот и почитают его, боятся… Эх! хоша бы годик-другой пожить хорошенько!..»

На последней мысли дума Трифона оборвалась: телегу вдруг сильно тряхнуло, чуть не опрокинуло. Он взглянул вокруг себя. Месяц совсем заволокло: только малое желтоватое пятнышко осталось от него в белых, плотно скученных облаках. Впереди, и уже не так далеко, Трифон увидал небольшую черную полосу, резко отделяющуюся от туманного горизонта и от темного пространства лугов без травы: то было сельцо Пересветово, с его садиками и пчельниками.

Но тотчас же потом показалось Трифону, что вдали, на самом краю горизонта, встают словно волны какие-то… С испугом он стал всматриваться — и почудилось ему: далекие волны эти тронулись и покатились в его сторону… Вот они всё ближе и ближе, вот затопили окрестность; луга потеряли свой темный оттенок и покрылись тускло светящимися рядами шибко бегущих волн… Замерло сердце у Трифона. Ему уж казалось, что телегу его заливает водою; что волны так и рвутся упасть на него, слиться над ним, что он должен непременно утонуть…

— Эй, постой-ка, брат!.. Эко диво!.. Стоит на коленях в телеге, озирается во все стороны, а ничего не видит, — произнес вдруг человек, очутившийся как раз с правой стороны телеги.

— С нами крестная сила! — вскричал Трифон, дрожа всеми членами.

— Да что ты, брат?.. словно ошалел совсем!.. Аль больно заспался?.. А то, может, хлебнул больно через край? — сказал встретившийся человек.

— Тьфу ты пропасть! — молвил, наконец, Трифон: — да это ты никак, Савелий?..

— А ты как бы думал?.. знамо, я, а не леший аль водяной.

При этих словах Трифон опять задрожал, перекрестился и осмотрелся кругом; но видения уже не было — волны исчезли. Пересветово было видно как на ладонке; огни мелькали в избах; собаки во всех дворах заливались звонким лаем.

— Диковина приключилась! — сказал как бы про себя Трифон.

— Что, брат, такое? — спросил любопытный Савелий Кондратьич.

— Опосля скажу… Ты куда, Саввушка?

— А ночевать в Боровое.

— И! что такую даль ночью… Поедем ко мне лучше, у меня ночуем.

— Ну, что ж! пожалуй, поедем. Я и то хотел было давеча у тебя заночевать, да не застал тебя дома.

Приятели скорехонько добрались до Пересветова. Между тем небо потемнело; густой туман встал над болотистыми озерками и над рекою, совсем закрыв ее и бор, примыкающий к селу Боровому.

VII

Когда Трифон и Савелий Кондратьич вошли в избу, Анна, вдова Ефимова, сказала полушепотом свекору:

— Бабушке Афимье труднехонько… С чего-то вдруг подеялось… Все металась на печке, больно стонала… А теперича знать полегчело, словно заснула, да все тяжко таково дышит…

— Ну!.. — произнес задумчиво Трифон.

— А как бы не померла за ночь-то? — молвил Саввушка.

— Нету! — отвечал Трифон: — она завсегда так-то с самой осени, да и зиму… Знамо, человек старой, чай все кости болят…

— А что, малый? — потихоньку и будто робко спросил Савелий Кондратьич у Трифона: — не пойти ль, тово, к Арине… Выпить бы надо маненько… Вот, вишь, у меня полтора целковеньких есть, — за работу в Мишине получил…

— Нету, в шинок не пойду, — угрюмо возразил Трифон.