Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - [35]

Толпа подалась назад. Крики усилились. Из рукавов парией уже выглядывали рукоятки ножей. Но все же толпа отступила. Вася еще не скомандовал отбоя, как появился корпусный офицер Турчанинов. Он некоторое время наблюдал за дракой, за Васей молча. Он даже с улыбкой глядел на яростную отвагу своих воспитанников. И вдруг, вскочив на камень, властно крикнул над всей толпой;

— Прекратить! — И выхватил шпагу.

Драка утихла. В толпе финнов в ту же минуту появился суетливый старик с металлическим значком на груди, с длинными руками. Старик начал охлаждать пыл особенно разгорячившихся парней хлесткими и увесистыми пощечинами.

Узнав, что тут произошло, Турчанинов спросил:

— Дезертиров не было?

— Никак нет, — ответил Вася.

— Кто у вас был за старшого?

Никого не было. Не успели выбрать, — отвечал Вася. Турчанинов улыбнулся и сказал:

— Хвалю, Головнин! Скромность есть украшение героя. При случае вспомню о тебе. Плавать с тобою будет сподручно служителям[4] корабля.

В этот день на «Фениксе» только и было разговоров, что о сражении с финнами. В лазарет никто не пошел, хотя и было много разбитых носов. Чекин посоветовал Васе, у которого на затылке от удара оказалась большая ссадина, приложить к ранке паутину, что, по словам Чекина, являлось лучшим средством быстро остановить кровь.

Глава двадцать вторая РОЖДЕНИЕ МОРЯКА

Если гардемарин Дыбин избрал себе девизом «Отвага», укрепляясь в отчаянности и вольности, свойственных его характеру, если Вася выбрал себе другой девиз — «За правых провидение», который был ближе его мягкому, справедливому сердцу, если Николай Гаврилович Курганов постоянно говорил воспитанникам о знаниях и науках и о совершенствовании в оных, то корпусный офицер Турчанинов, старый русский моряк и солдат, тоже имел свое правило, коему старался научить юных мореходцев.

Имя тому правилу было — бесстрашие.

— Ибо, — говорил он, — тот не мореходец, кто хоть раз испугается моря.

В том старший офицер «Феникса» Милюков, который ведал практическими занятиями на корабле, был с Турчаниновым полностью согласен, предоставив ему возможность обучать кадетов, как он найдет нужным.

Вскоре после столь неожиданно разыгравшейся драки в финском городке наступила череда приятных, но не легких дней морской практики.

Кадеты были разбиты на группы, из которых одна выходила на бриге для работы с парусами, совершенствуясь в искусстве управлять кораблем; другая, во главе со штурманским офицером, в это время занималась астрономическими работами на берегу; третья проделывала разные эволюции на галерах, учась абордажному бою; четвертая плавала на мелких гребных судах среди бесчисленных островков, знакомясь с условиями шхер.

Вася побывал и в той, и в другой, и в третьей группах, трудясь усердно в каждой.

Порою море казалось ему мирной пажитью, над которой пахарь трудится от утренней зари до вечерней, чтобы потом вкусить от плодов рук своих. Порой представлялось оно ему живым существом, своевольным и опасным, которое надо укротить, подобно тому как искусный наездник укрощает дикого коня.

И тогда, слушая слова Турчанинова о бесстрашии, обязательном для мореходцев, Вася должен был признаться, что к морю он еще не привык и что в душе его вместе с любовью таится еще и страх перед ним.

Страх дремал на самом дне Васиной души после того самого дня, когда Вася упал с Купеческой стенки в море и чуть не расшибся о сваю.

Никому Вася не мог бы признаться в этом чувстве и делал все, чтобы убить его в себе навсегда. Он смелее всех исполнял упражнения, какие только мог придумать Турчанинов для воспитания в кадетах бесстрашия и мужества.

Босой или в тяжелых сапогах, он одинаково бесстрашно бегал по самому борту корабля, прыгая через коечные скатки, разложенные там в виде препятствий. Во время купания прыгал прямо с рей в море и подолгу оставался под водой.

Он лучше других научился мгновенно спускаться с марса или салинга вниз головой, как того требовала настоящая матросская ловкость.

Обхватив веревку босыми ногами, он так быстро скользил по ней вниз, что рисковал даже стать торчком на темя и проломить себе череп, а однажды так сильно ожег руки о канат, что пришлось пролежать в лазарете трое суток.

Турчанинов часто хвалил Васю, не подозревая в душе его никакого страха.

— Молодец, Головнин! — как-то сказал он. — Вижу, скоро научишься и под бриг нырять.

— А разве это может кто-нибудь сделать? — спросил с недоверием Вася.

— А вот посмотрим поначалу, — ответил Турчанинов. — А ну, кто может нырнуть под бриг? — обратился он к кадетам.

— Я могу, — вызвался Чекин. — Только для того, Иван Семенович, нужен другой харч. А с нашим обедом, сами понимаете...

— А чем плохи наши обеды?

— Я их не хаю... Однако для подводного плавания маловаты.

— Ладно, получишь сегодня двойную порцию котлет с кашей. Твоя цена известна.

Чекин тотчас же начал раздеваться и, став на правый борт и сложив над головой руки, бросился в море, на несколько мгновений исчезнув в воде. Вскоре, отфыркиваясь и мотая головой, он снова показался на поверхности ее, уже по ту сторону брига.

Вася, не колеблясь, стал на место Чекина и тоже бросился в море. Огребаясь, он ушел вглубь, под корабль. Два раза поднимался он наверх, остро ощущая прикосновение поверхности корабельного киля, покрытого мелкими ракушками и травой, и вновь уходил в глубину, пока, наконец, голова его не показалась над водой уже по другую сторону корабля, у левого борта.