Жизнь и миг - [26]
В газете была напечатана все та же заметка корреспондента ТАСС о героизме Шмидта.
Шмидт не видел заметки, но он внес ясность во все. Никого он не спасал. Его не разбудили самого. Бросили в огне. И женщину, которая вчера скончалась (вон в той палате), бросили тоже. И ее пятилетнего мальчика. И двух девушек, навсегда оставшихся калеками, — тоже…
Что произошло? Кто бросил? — пытался ответить я на вопросы.
Еще дымились войлочные набойки на облупившихся от огня железных ребрах вагона, но металл уже остыл и оставлял на ладонях грязные полосы. Я прошел между составами гулкого порожняка, еще раз оглянулся на вагон и на миг увидел свет, услышал гул пламени и почувствовал всю необъятность драматического мгновения, изменившего судьбы десятков людей.
Что делать? Как об этом написать?
Я вернулся в Москву.
Через несколько дней и ночей репортаж был готов. Меня не интересовал уголовный аспект драмы, я не собирался конкурировать со следователями. Материал должен был быть в высшей степени моральным — это стало ясно. С помощью свидетелей, участников происшествия, показаний, данных людьми при свете пожара прямо на насыпи, с помощью разговоров со Шмидтом, омскими врачами, санитарами «Скорой помощи», работниками железнодорожных служб, своих собственных ощущений во время обследования дымящегося вагона — с помощью десятков людей мне как будто удалось восстановить картину пожара и поведения пассажиров в охваченном пламенем вагоне. В репортаже все было конкретно: имена людей пострадавших и имена людей, спасавших свои шкуры. И в этом была сила и горечь описанного происшествия. В каждом абзаце репортажа, каждой его строке я жил, делал открытия для себя, ненавидел, спешил на помощь вместе со всеми участниками события. И страстно желал, чтобы читатель испытал все эти чувства вместе со мной и дал оценку, и сделал вывод, и усвоил урок редкой, но не единственной в жизни драмы.
Репортаж был опубликован. В течение только первых десяти дней в «Комсомолку» пришло свыше трехсот писем и телеграмм. Я ответил на сотни телефонных звонков. Люди предлагали помощь пострадавшим, волновались, разбирали поведение участников происшествия, выносили приговоры, оправдывали, думали… Цель была достигнута.
УРАГАНЫ НАД СУХИМ РУСЛОМ
…Рассвело поздно. В восемь часов еще были сумерки, ветер не стихал. Максуда пошла к посевам. Вместо серебристой зелени была бурая с желтыми лентами песка земля, комья грунта, мусор…
Они работали на новых землях, которые называются Колгандарья, что значит — Бывшее русло. Когда-то на этой территории Узбекистана было дно моря, от него остался галечник, потом текли реки, от них сохранились сухие русла и песчаные рукава. Все на нашей земле оставляет следы, но среди них мы всегда находим те, что оставляют люди. На Колгандарьинском массиве посадили тутовые деревья и решили осваивать земли под хлопок. Хлопок дается людям трудно и на новых землях — не сразу. Но каждый год под него расширяются площади.
На новых землях под «белое золото» отвели пятьдесят гектаров. Здесь начала работать Комсомольском молодежная бригада. Ее возглавила Максуда Фазылова. В бригаде десять человек. После всего, что произошло, их бригаду можно считать единой семьей без всякой натяжки.
Они уложились в самые сжатые сроки подготовки карт для сева и самого сева. Весна стояла сухая, метеорологи предсказывали сухое лето, и оно действительно было сухим и трудным, реки обмелели.
Они жили на полевом стане всей бригадой. Вставали рано, легко, бежали к хлопковым картам — ожидали всходов.
Всходы появились вовремя и все-таки неожиданно. Максуда пришла к картам в шесть часов утра и увидела светлую зелень. Она остановилась у черного ствола тутового дерева и осмотрела зелень. Затем Максуда побежала к полевому стану и сказала всем: «Наши карты взошли!»
Весь день они были на поле, ходили вдоль арыков. Сеяльщики Алтмишбой Усманов и Валиджон Касымов провели день на корточках — приседали у ростков, проверяли глубину, с которой росток тянулся к свету, прищуривали глаза и хвалили ровные, как струны, ряды.
Это было первое трудовое крещение ребят бригады, хотя, конечно, каждый из них рос рядом с хлопком, знал все о хлопке, думал и слышал постоянно о хлопке. Но здесь, в бригаде, объединяющей сверстников, они стали впервые ответственными за судьбу урожая хлопка. Когда бригада создавалась, никто не произнес знаменитых фраз из газетных репортажей: «Справятся ли?» Председатель колхоза имени Ленина Герой Социалистического Труда Рисолат Эргашева сказала, что все будет в порядке. Она же предложила поставить во главе бригады комсорга колхоза Максуду Фазылову. «Конечно, — сказала Эргашева, — опытные специалисты и руководство колхоза будут постоянно вам помогать».
В день первых всходов у них было хорошее настроение. Они вернулись в дом полевого стана. Здесь у них стоял телевизор. Гулямджон Халиков щелкнул включателем, и на экране запели и затанцевали далекие от задарьинских степей люди. Отсюда даже до правления колхоза было неблизко — 60 километров.
В четыре часа вечера солнце затянулось плоской тучей, стало темно, и в стекло ударил песок. Со стороны Сырдарьи шел ураган. Максуда Фазылова, Хадича Авазматова и Кендахон Акбарова быстро оделись. Вышли из дому. Пыль и песок с воем летели над землей. У самой границы карты они едва различили во мгле фигуры людей. Это были Мухамджон и Эгамберды — поливальщики. Тут же Максуда увидела еще несколько человек, узнала их лишь по фигурам: Гулимжана Халипова, Эгамберды Аскарова. Их стянуло к хлопковым картам чувство тревоги и страха за судьбу ростков. Ураган был сухим, сильным. Черные толстые стволы тутовников стояли на его пути, и он, завихряясь вокруг стволов, гудел, как горная река.
