Жизнь и любовь дьяволицы - [5]

Вечерний воздух наполнился ароматом цветов.

— Как замечательно она со всем справляется, — сказала мать Боббо своему мужу, Энгусу. — Повезло Боббо, честное слово!

Энгус стоял на садовой дорожке, терпеливо дожидаясь, когда у жены пройдет приступ игривости, и она наконец перестанет бегать от окна к окну. На Бренде было бежевое шелковое платье и золотые браслеты на запястьях — она одевалась как женщина «без возраста». На Энгусе был коричневый клетчатый костюм, коричневато-желтая рубашка и синий в крапинку галстук. Независимо от того, насколько состоятельны или бедны они были в тот или иной период их совместной жизни, Бренда всегда выглядела чуть элегантнее, чем того требовали обстоятельства, а Энгус почему-то всегда производил малость нелепое впечатление. У Бренды был аккуратный маленький носик и широко распахнутые, чуть удивленные глаза, а у Энгуса нос был большой и бесформенный, а глаза узкие, как щелочки.

Боббо носил костюмы серых тонов, белые рубашки и неброские галстуки. Он стремился производить впечатление человека серьезного и уравновешенного, делового, одним словом, человека, у которого каждая минута на счету, и уверенность в себе не показная. Нос у него был прямой, правильной формы и глаза как раз такие, как надо.

Бренда заглянула в окно гостиной и увидела там обоих детей перед телевизором. На столе стояли тарелки с остатками ужина. Дети были помыты, причесаны — в общем, готовы ко сну. Вид у них был здоровый и довольный, хотя и малосимпатичный. Впрочем, чего ждать от детей, которых произвела на свет Руфь?

— Она такая прекрасная мать! — шепнула Бренда Энгусу, сделав ему знак подойти поближе и оценить талант невестки. — Тут ей надо отдать должное. Верно?

Бренда потопала, постучала каблуком о каблук, стряхивая с туфель налипшую землю, и, продолжая обход дома, поравнялась с комнатой для стирки, где и обнаружила Боббо, который в эту минуту выбирал из стопки выстиранного и выглаженного белья свежую сорочку. Пока что на нем были только майка и трусы, но какие могут быть стеснения, когда этого самого Боббо Бренда когда-то купала голышом? Глупо было бы тушеваться, застав собственного сына полураздетым, разве нет?

Бренда не заметила аккуратные маленькие следы от укусов на плече сына, а может, и заметила, да решила, что его покусали какие-нибудь букашки. Безусловно, эти следы не могли быть оставлены зубами Руфи — у нее зубы были широкие, крепкие и неровные.

— Она такая образцовая жена! — сказала мать Боббо, едва сдерживая слезы умиления. — Ты только взгляни, сколько у нее белья переглажено! — Мать Боббо шла на любые ухищрения, чтоб только не брать в руки утюг. Какое было золотое время, когда они с Энгусом могли себе позволить жить в гостинице, где только пожелай — и тебе вмиг все почистят и отутюжат. — И Боббо, такой, право слово, примерный муж. Кто бы мог подумать! — И если при этом у нее промелькнула мысль, что ее сын самодовольный петух — это же надо столько времени разглядывать себя в зеркало, — то она сочла за лучшее об этом промолчать.

А Боббо, придирчиво изучая в зеркале свои ясные, безупречные по форме глаза, высокий умный лоб и чуть припухший рот, видел не себя, нет: он видел человека, который удостоился любви Мэри Фишер.

Одеваясь, Боббо пытался составить в голове некий прейскурант применительно к сексу. Ему было как-то спокойнее, когда любой интересующий его предмет удавалось представить в денежном выражении. Не то, чтобы он был скупердяй, отнюдь: с деньгами он расставался легко и даже охотно. Просто у него было ощущение, что жизнь и деньги — в сущности, одно и то же. Его отец, если не прямо, то косвенно, постоянно внушал ему эту мысль.

«Время — деньги», — назидательно говорил Энгус, поторапливая сына быстрей собираться в школу. «Жизнь — это время, а время — деньги». Иной раз Боббо ходил в школу пешком, потому что денег не было даже на автобус. Но бывало и так, что к школе его доставляли на «роллс-ройсе» с шофером. Пока Боббо рос, Энгус ухитрился сколотить два миллиона и потерять три. Жизнь, сплошь состоящая из взлетов и падений, — не каждый, мальчишка проходит такую школу. «Пока ты тут возишься, — говорил он малышу Боббо, который непослушными пальцами пытался завязать шнурки на своих детских ботиночках, — я бы уже тыщу фунтов заработал, не меньше».

Секс-прейскурант, рассуждал Боббо, должен был бы учитывать, с одной стороны, финансовые потери (количество времени, помноженное на стоимость одной минуты каждого из партнеров) плюс затраты энергии, а с другой стороны, меру полученного удовольствия плюс стимул для новых дел и свершений. Акт совокупления с министром, даже если он наполовину импотент, тянет долларов на 200, тогда как домохозяйка, пусть даже самая темпераментная, все равно больше жалких 25 долларов не стоит. Получалось, что половой акт с Мэри Фишер, принимая во внимание высокий уровень ее доходов и щедро растрачиваемую энергию, может быть оценен в 500 долларов. Любовь его жены — 75 долларов за раз, но тут, конечно, неизбежен постоянный сдвиг в сторону дебета из-за частоты употребления и доступности. Чем чаще имеешь дело с одним и тем же сексуальным партнером, считал Боббо, тем ниже получаемое удовольствие.