Жизнь Греции. История цивилизации - [312]
С его смертью метафизическйе течение в греческой мысли почти иссякло в той самой роще, что некогда была его святилищем. Преемники Платона были математиками и моралистами и уделяли мало внимания отвлеченным вопросам, когда-то будоражившим Академию. Скептический вызов Зенона Элейского, субъективизм Гераклита, возведенное в метод сомнение Горгия и Протагора, метафизический агностицизм Сократа, Аристиппа и Евклида Мегарского вернули себе власть над греческой философией; эпоха Разума миновала. Все гипотезы были высказаны, взвешены и позабыты; вселенная хранила свою тайну, и люди устали от поиска, в котором потерпели крушение даже самые блестящие умы. Аристотель был согласен с Платоном только в одном: возможность открытия последней истины существует[2377]. Пиррон вслух поделился подозрениями своего времени, намекнув, что оба они ошибались прежде всего в этом вопросе.
Пиррон родился в Элиде около 360 года. Он последовал за войском Александра в Индию, где учился у «гимнософистов» и, возможно, усвоил от них известную долю скептицизма, синонимом которого сделалось его имя. По возвращении в Элиду он жил в безмятежной бедности, уча философии. Он был слишком скромен, чтобы писать книги, но его ученик Тимон Флиунтский в сборнике «Силл» (Silloi), или «Сатир», обеспечил воззрениям Пиррона всемирную известность. В их основе лежали три убеждения: достоверность недостижима; мудрец будет воздерживаться от суждения и искать не истины, но покоя; поскольку все теории, вероятно, ложны, ничто не препятствует принятию мифов и условностей своего отечества и времени. Ни чувства, ни разум не могут снабдить нас прочным знанием: воспринимая предмет, чувства его искажают, а разум — всего лишь софист, угождающий желаниям. Любой силлогизм уклоняется от сути дела, так как его большая посылка предвосхищает вывод. «На любой довод имеется соответствующий контрдовод»[2378]; одно и то же ощущение может доставить радость или причинить боль в соответствии с обстоятельствами и расположением духа; один и тот же объект кажется то малым, то большим, то уродливым, то прекрасным; одно и то же действие может быть нравственным или безнравственным в зависимости от места и времени, в котором мы живем; на взгляд различных племен человечества, одни и те же боги и существуют, и не существуют; все лишь мнение, нет ничего вполне истинного. Следовательно, бессмысленно становиться на одну из сторон в споре, искать нового местожительства или образа жизни, завидовать прошлому или будущему; всякое желание обманчиво. Даже жизнь не является несомненным благом, а смерть несомненным злом; не следует питать предубежденность ни против той, ни против другой. Лучшее — кроткое всеприятие: не переделывать мир, но терпеливо его переносить; не распаляться горячкой прогресса, но довольствоваться покоем. Пиррон искренне пытался жить в согласии с этой полу-индуистской философией. Он смиренно соблюдал обычаи и религиозные обряды Элиды, не стремился избежать опасностей или продлить себе жизнь[2379] и умер девяноста лет от роду. Он был так любезен согражданам, что в его честь они освободили философов от налогов.
По иронии судьбы атаку на метафизику продолжили последователи Платона. Аркесилай, возглавивший «Среднюю Академию» в 269 году, преобразовал недоверие Платона к чувственному знанию в скептицизм столь же всеобъемлющий, как и скептицизм Пиррона, — возможно, под влиянием последнего[2380]. «Нет ничего достоверного, — говорил Аркесилай, — не достоверно даже то, что нет ничего достоверного»[2381]. Когда ему сказали, что его учение делает жизнь невозможной, он возразил, что жизнь давно уже научилась обходиться вероятием. Столетие спустя еще более энергичный скептик пришел к руководству «Новой Академией» и вывел из учения об универсальном сомнении теорию интеллектуального и нравственного нигилизма. Карнеад из Кирены, греческим Абеляром явившийся в Афины около 193 года, огорчал Хрисиппа и других своих учителей, с раздражающей ловкостью приводя доводы против любого их учения. Когда же они пробовали сделать из него логика, он обыкновенно Говорил им (меняясь ролями с Протагором): «Если моя аргументация правильна — хорошо и замечательно; если же нет, верните мне плату за обучение»[2382]. Открыв собственную школу, одним утром он читал лекцию в защиту какого-нибудь мнения, другим — против него, всякий раз приводя столь веские доказательства, что они уничтожали Друг друга; тем временем ученики и даже биограф Карнеада тщетно силились обнаружить его Подлинные взгляды. Он задался целью опровергнуть материалистический реализм стоиков с помощью платоническо-кантианской критики ощущения и разума. Он отвергал любые выводы как ущербные с точки зрения разума и рекомендовал своим ученикам довольствоваться вероятностью и обычаями своей эпохи. Посланный афинянами в Рим в составе посольства (155), он вызвал возмущение сената, выступая один день в защиту справедливости, а на следующее утро высмеивая ее как неосуществимую мечту: если Рим ищет справедливости, тогда ему придется возвратить народам Средиземноморья все, что он отнял у них благодаря своему превосходству в силе
