Жизнь Греции. История цивилизации - [303]

. В Пергаме греческие скульпторы отлили из бронзы несколько батальных групп, которые Аттал поначалу посвятил своей столице в ознаменование отпора, данного им галлам. Чтобы выразить признательность, которую вся греческая культура испытывала к Афинам, и, быть может, чтобы распространить свою славу, Аттал подарил мраморные реплики этих фигур для установки их на афинском Акрополе. Сохранились их фрагментарные мраморные копии: Умирающий галл в Капитолийском музее, композиция[2309], ошибочно названная Пет и Аррия (галл, предпочитающий смерть плену, убивает сперва свою жену, а затем себя), и некоторые менее крупные экземпляры, разбросанные по Египту и Европе. Возможно, к этой же группе принадлежит Мертвая амазонка[2310], все части тела которой исполнены безупречно, за исключением неправдоподобно совершенных грудей. Эти фигуры отличает классическая сдержанность в проявлении эмоций; побежденный страдает от непереносимой боли и горя, но умирает без арий, а победители позволяют художникам запечатлеть не только поражение, но и доблесть своих врагов. Мы не замечаем ни малейших следов упадка ни в мощи замысла, ни в точности анатомических познаний, ни в терпеливом техническом мастерстве. Почти столь же совершенен грандиозный рельеф, который опоясывал цоколь Алтаря Зевса на пергамском Акрополе и вновь повествовал о войне богов и гигантов, представляя собой, по-видимому, скромную аллегорию войны Пергама с галлами. Эта работа перенасыщена фигурами и кое-где по-театральному неистова, но некоторые ее персонажи продолжают лучшие традиции греческого искусства. Обезглавленный Зевс заставляет вспомнить о мощи резца Скопаса, а богиня Геката являет собой гимн грации и красоте посреди ужасов военной бойни.

Эпоха изобиловала анонимными ныне шедеврами, которые разворачивают перед нами почти весь список главных богов. Найденная в Отриколи величественная Голова Зевса и хранящаяся в музее Терм Гера Людовизи так понравились молодому Гете, что он взял слепки с них в Германию, словно то были, так сказать, подлинные автографы Юпитера и Юноны. Считавшийся некогда идеалом Аполлон Бельведерский[2311] академически холоден и безжизнен, и все же два века тому назад он воспламенил Винкельмана[2312]. Целая пропасть отделяет этого женственного неженку от Геракла Фарнезе, копии Гликона Афинского с оригинала, приписываемого Лисиппу: его тело сплошь покрыто вздувшимися мускулами, его лицо — сама усталость, доброта и недоумение, словно сила поставила перед собой вопрос, ответа на который она не знает: какова ее цель? Эллинистические изображения Афродиты лишь немногим уступали числу ее поборниц; некоторые из этих статуй сохранились, по большей части в виде римских копий. Афродита Мелосская — Venus di Milo Лувра — является, по всей видимости, оригинальной греческой работой второго века до нашей эры. Она была открыта на острове Мелос в 1820 году рядом с обломком пьедестала, на котором уцелели буквы — sandros; возможно, эту скромную наготу изваял Агесандр из Антиохии. Лицо ее не отличается особо утонченным изяществом, зато сама фигура — это подлинная ода здоровью, естественной кульминацией которого является красота; осиная талия не совместима с этим полным телом и этими крутыми бедрами. Не так близки к совершенству, но все равно радуют глаз Венера Капитолийская и Венера Медичи[2313]. Откровенно и обезоруживающе чувственна Венера Каллипига, или Венера с прелестными ягодицами[2314], прикрывающая свои прелести, чтобы их обнажить, и обернувшаяся, чтобы насладиться их отражением в воде. Куда более, чем все эти Венеры, впечатляет Ника [или Победа] Самофракийская, найденная на острове Самофракия в 1863 году и являющаяся ныне скульптурным шедевром Лувра[2315]. Летящая богиня победы опускается на нос стремительно несущегося корабля и ведет судно в атаку; кажется, будто ее широкие крылья влекут за собой весь флот, преодолевая сопротивление ветерка, развевающего ее одежды. В этом творении вновь доминирует греческий взгляд на женщину, которая предстает не воплощением хрупкости, но выносливой матерью; перед нами не мимолетная и нежная красота юности, но женщина, неумолчно призывающая мужчину возвыситься до подвига, словно художник хотел проиллюстрировать последние строки «Фауста» Гете. Цивилизация, которая сумела замыслить и изваять такую фигуру, была, еще далеко не погибшей.

Но не боги представляли главный интерес для скульпторов, озарявших вечер греческого искусства. Они видели в Олимпе источник сюжетов и ничего больше. Когда источник оказался замутнен повторами, они обратились к земле и с наслаждением воспроизводили мудрость и прелесть, странность и нелепость человеческой жизни. Они изваяли или отлили в бронзе впечатляющие бюсты Гомера, Еврипида и Сократа. Они создали множество нежных и изящных Гермафродитов, чья двусмысленная красота приковывает взгляд в константинопольском Археологическом музее, в римской Галерее Боргезе или в Лувре. Не были обойдены вниманием и дети с их освежающе естественными позами: таков мальчик, вытаскивающий из ноги занозу, мальчик, борющийся с гусем