Жизнь Греции. История цивилизации - [17]

. Для защиты от других морских разбойников они строили свои города в глубине суши, достаточно далеко от моря, чтобы уберечься от внезапного нападения, и достаточно близко, чтобы быстро сесть на свои корабли. Лежавшие на пути из Аргосского залива к Коринфскому перешейку Тиринф и Микены занимали позицию, выгодную как для того, чтобы грабить торговцев феодальными пошлинами, так и для того, чтобы от случая к случаю отправляться в пиратские набеги. Видя, как Крит богатеет благодаря упорядоченной торговле, Микены поняли, что пиратство — как и его цивилизованный отпрыск, таможенные поборы — душит коммерцию и ведет к интернационализации бедности; они провели реформы и позволили пиратству плавно перетечь в торговлю. К 1400 году их торговый флот был достаточно силен, чтобы сокрушить морскую мощь Крита; отказавшись переправлять свои товары в Африку через этот остров, они стали посылать их прямиком в Египет; возможно, это и было причиной (или следствием) войны, завершившейся разрушением критских твердынь.

Богатство, выросшее благодаря этой торговле, не сопровождалось сколько-нибудь адекватным ростом культуры. Греческая традиция гласит, что пеласги узнали алфавит от финикийских купцов. В Тиринфе и Фивах было найдено несколько кувшинов с нанесенными на них непонятными значками, однако не было открыто ни глиняных табличек, ни надписей, ни документов; вероятно, когда Микены решили стать грамотными, они воспользовались недолговечными писчими материалами, как и критяне в последний период своей истории; поэтому ничего не сохранилось. В искусстве микенцы точно следовали критским образцам, что заставляет археологов подозревать критское происхождение наиболее видных микенских художников. Но когда критское искусство переживало упадок, на материке вовсю процветала живопись. Декоративные узоры на фризах и карнизах относятся к числу перворазрядных и продолжают существовать еще в классической Греции, а сохранившиеся фрески свидетельствуют об обостренном чувстве движения и жизни. Дамы в ложе — это ослепительные вдовушки, которые в своих ничуть не вышедших из моды платьях и прическах были бы украшением любого оперного променада; в них больше жизни, чем в исполненных высокомерного достоинства Дамах на колеснице, выехавших на послеполуденную прогулку в парк. Еще лучше Охота на вепря — фреска из Тиринфа: вепрь и цветы неубедительно традиционны, неправдоподобные розовые псы обезображены стилизованными алыми, черными и голубыми пятнами, а задняя часть стремительно несущегося вепря конусообразно сужается, походя на некую красотку на высоких каблуках, быстро выбегающую из своего дворцового будуара; и тем не менее охота — подлинна, вепрь доведен до отчаяния, собаки проворно летят по воздуху, и человек — самый сентиментальный и страшный из всех хищников — стоит, держа наготове свое смертоносное копье[87]. Из этих примеров можно заключить, что микенцы жили активной физической жизнью, что женщины их были красивы гордой, а дворцы — живой красотой.

Высочайшим из микенских искусств была обработка металлов. В этом отношении материк был ровней Криту и отваживался использовать собственные формы и украшения. Так и не найдя останки Агамемнона, Шлиман возместил неудачу серебром и золотом: всевозможные драгоценности в огромном количестве; инкрустированные пуговицы, достойные любого царя; инталии, оживляемые сценами охоты, войны или разбоя; голова коровы из сияющего серебра с рогами и фронтальной розеткой из золота — в любой момент ждешь, что она вот-вот издаст жалобное мычание, к которому Шлиман, никогда не лезший за объяснениями в карман, возводил само имя Микен (Miikenai)[88]. Самыми изящными из этих металлических реликвий Тиринфа и Микен являются два бронзовых кинжала, инкрустированные электром и полированным золотом, элегантно изукрашенные дикими котами, охотящимися на уток, и львами, преследующими леопардов или сражающимися с людьми[89]. Самой любопытной из находок являются золотые маски, которые, по-видимому, клались на лица покойных царей. Одна из масок[90] напоминает всему миру кошачью физиономию; тем не менее галантный Шлиман приписал ее не Клитемнестре, но Агамемнону.

Бесспорные шедевры микенского искусства были найдены не в Тиринфе и не в Микенах, но в гробнице Вафио близ Спарты, где во время оно некий князек подражал великолепию северных царей. Здесь, посреди еще одного клада драгоценностей, сохранились две чаши из чеканного золота, простой формы, но сработанные с тем любящим терпением, которое свойственно всякому великому искусству. Совершенство мастера настолько напоминает лучшие минойские образцы, что большинство исследователей склонны приписывать эти чаши некоему критскому Челлини; однако было бы жаль лишать микенскую культуру самых совершенных ее памятников. Тема — завлечение в западню и укрощение быка — кажется характерно критской; и все же частота, с которой такие сцены вырезались на микенских перстнях и печатях или рисовались на стенах Дворцов, показывает, что этот спорт был столь же популярен на материке, как и на острове. На одной из чаш быка ловят в сети из толстой веревки; его пасть и ноздри, захватывающие воздух, искажены яростью и изнеможением: он рвется на волю и запутывается еще больше; на другой стороне чаши второй бык несется в страхе галопом, а третий нападает на укротителя, который отважно ухватил его за рога. На второй чаше пойманного быка уводят прочь; повернув сосуд другой стороной, мы видим его уже примирившимся с ярмом цивилизации и увлеченным, по словам Эванса, «любовной беседой» с коровой