Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944 - [9]

В Мельбурне мы увидели необычный вид общественного транспорта: трамвай, передвигающийся с помощью троса, протянутого почти на уровне тротуара. Двери второго вагона каждого трамвая были открытыми, и каждый пассажир мог войти в вагон или соскочить на ходу. Пассажир бросал монету в небольшой ящик, и по ее звону все остальные пассажиры понимали, что проезд оплачен. Во всем Мельбурн соревновался с более старым Сиднеем. Если один город обзаводился органом, то второй должен был иметь не только больший инструмент, но самый большой в мире. О концертах высокооплачиваемых бельгийских органистов было известно повсюду. Если представлялась хотя бы малейшая возможность посетить концерт, упустить ее я не мог, и это было самым большим наслаждением, которое я когда-либо испытывал от музыки. Когда включался регистр vox humana, орган звучал подобно человеческому голосу: то это был великолепный тенор, то баритон, то бас, а то контральто.

Мы стали завсегдатаями кафе-ресторана «Вена», владельцем которого был уроженец столицы Австрии. Двадцать лет назад он вместе с партнером открыл пекарню, и их выпечка различного вида, их Kaisersemmel и Kipfel стали настолько популярны, что их дело стремительно развивалось. Один из партнеров построил кафе; другой занялся строительством конюшни для скаковых лошадей, однако у него что-то пошло не так. Несмотря на успех, вскоре, потеряв рассудок, он скончался.

В Сиднее нам постоянно задавали один вопрос: «Что вы думаете о нашей гавани?» И действительно, Сидней соперничал с Рио-де-Жанейро по красоте и известности своей гавани, трудно было сказать, какая из двух прекраснее в мире.

Нас предупредили о встрече с геологом бароном Фуллоном-Норбеком, который на «Сайде» должен был отправиться с нами на Новые Гебриды и Соломоновы острова, где ему предстояло вести разведку месторождений никеля. Австро-Венгрия в это время ввела в оборот никелевые монеты. Это поручение, к сожалению, лишило нас возможности зайти на Таити, увидеть Гонолулу и Сан-Франциско. Мне особенно хотелось посетить Гонолулу, столицу тогда еще независимого королевства Сандвичевых (Гавайских) островов[10], которым правила королева Лилиуокалани, тетка моего ординарца! Единственный выживший после кораблекрушения моряк явился в королевскую резиденцию, быстро выучился говорить на местном языке и доказал свою полезность. Красивый юноша влюбился в наследницу трона и женился на ней. За два года до этого события умер принц-консорт, и королева обратилась к нашему министру иностранных дел за справкой о родственниках своего мужа. Именно тогда я узнал, что тот молодой матрос был дядей моего ординарца. Мне было бы лестно быть представленным во время приема в королевском дворце старине Джону Доминису (таково было его имя).

Среди многих посетителей, которые пришли посмотреть наш корабль в Сиднее, был один старый очаровательный джентльмен, который после войны за независимость 1849 г. эмигрировал из Венгрии в Австралию. Он сколотил приличное состояние и стал важной персоной, но его обеспеченное существование не смогло избавить его от тоски по родине. Когда я спросил его за обедом, почему он не вернулся, он ответил, что боялся испытать разочарование. Он хотел бы надеяться, что все с радостью воспримут известие о его возвращении; но так как у него не осталось ни одного знакомого человека в Венгрии, люди равнодушно отнесутся к его приезду. Чтобы доставить ему удовольствие, я собрал наш мужской хор, и мы долго пели для него венгерские народные песни, одну за другой. Старый джентльмен настолько расчувствовался, что едва мог взять себя в руки.

Сразу после того, как барон Фуллон-Норбек поднялся на борт корабля, мы оставили Сидней и направились в Новую Зеландию, где бросили якорь в гавани Окленда. На Северном острове много вулканов и горячих источников. Как нам рассказывали, здесь в одном источнике можно поймать форель, а затем опустить ее в другой, находящийся поблизости, где ее можно запросто сварить, даже не сняв с крючка! Нам встретилось лишь несколько маори, а единственную в мире бескрылую птицу киви мы так и не увидели. Меня удивила бедность животного мира Новой Зеландии. Несколько лет спустя, обсуждая эту особенность в беседе с императором Францем-Иосифом, я сказал, что это было бы идеальное место для разведения серн. В результате нашего разговора туда было отправлено несколько пар серн, которые, как я узнал позднее, прижились и размножились.

Следующая остановка была в порту Нумеа, столицы Новой Каледонии, колонии Франции[11], где располагалась каторжная тюрьма, куда ссылались самые отъявленные преступники. Режим содержания был предельно суровым. Если преступники соблюдали тюремные правила, то им делались различные послабления. Достигнув самого высокого, пятого уровня содержания, заключенный мог выбрать себе жену среди женщин-заключенных, и ему выдавался надел для ведения хозяйства. Однако неудивительно, что в таких условиях многие из осужденных сходили с ума, и тогда их переводили в сумасшедший дом, который построили дверь в дверь рядом с тюрьмой. Однажды мы увидели, как какой-то человек ловко, словно обезьяна, прыгал с ветки на ветку; видимо, это был обитатель того самого дома, вырвавшийся на волю.