Жизнь Давида - [30]

У пророка Нафана есть право и моральный статус, отличающие его от Самуила, более напоминавшего судью. Самуил, ученик с юного возраста священника Илии (которого он затмил), в качестве его помощника слышал Господа, говорившего с Илией по ночам. Почти невозможно с симпатией относиться к Самуилу, слишком рано начавшему служение и видевшемуся с родителями лишь раз в году. Во время каждого из таких ежегодных визитов мать Самуила приносила ему «одежду малую».

Нафан, в отличие от Самуила, появляется и говорит просто. Самуил задирал Саула, почти состязался с ним, ему не нравилась сама идея царской власти, он пытался помазать собственных неправедных сыновей, сделав их своими наследниками. Нафан же появляется только для того, чтобы говорить Давиду правду. Конечно, он обладает достаточным остроумием и риторическим мастерством, чтобы говорить с царем-поэтом:

«И послал Господь Нафана к Давиду, и тот пришел к нему и сказал ему: в одном городе были два человека, один богатый, а другой бедный; у богатого было очень много мелкого и крупного скота, а у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькую, и выкормил, и она выросла у него вместе с детьми его; от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала, и была для него, как дочь; и пришел к богатому человеку странник, и тот пожалел взять из своих овец или волов, чтобы приготовить [обед] для странника, который пришел к нему, а взял овечку бедняка и приготовил ее для человека, который пришел к нему» (II Цар. 12, 1–4).

Попавшись на крючок притчи, Давид взвился: «Сильно разгневался Давид на этого человека, и сказал Нафану: жив Господь! достоин смерти человек, сделавший это; и за овечку он должен заплатить вчетверо, за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания. И сказал Нафан Давиду: ты — тот человек» (II Цар. 12, 5–7).

После красноречивого, детального описания Нафаном греха и прогноза относительно его последствий (смерть младенца — это только начало) — ответ Давида красноречив в своей краткости: «Согрешил я пред Господом» (II Цар. 12, 13).

За века религиозной и моралистической традиции тысячи слов были сказаны по поводу виновности Давида и его раскаяния. «Согрешил я перед Господом» — красноречиво, кратко и неоспоримо, но все-таки недостаточно — а что с грехом против Урии Хеттеянина?

Традиционное толкование псалмов приписывает 50-й псалом Давиду и относит его к эпизоду с Вирсавией и Урией:

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.

Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня,

Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною.

Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал, так что Ты праведен в приговоре Твоем и чист в суде Твоем.

Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя.

Вот, Ты возлюбил истину в сердце и внутрь меня явил мне мудрость.

Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега.

Дай мне услышать радость и веселие, — и возрадуются кости, Тобою сокрушенные.

Отврати лице Твое от грехов моих и изгладь все беззакония мои.

Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня.

Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отними от меня.

Возврати мне радость спасения Твоего и Духом владычественным утверди меня.

Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся.

Избавь меня от кровей, Боже, Боже спасения моего, и язык мой восхвалит правду Твою.

Господи! отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою: ибо жертвы Ты не желаешь, — я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь.

Жертва Богу дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже.

Облагодетельствуй по благоволению Твоему Сион; воздвигни стены Иерусалима: тогда благоугодны будут Тебе жертвы правды, возношение и всесожжение; тогда возложат на алтарь Твой тельцов.

В этом мире царь предлагает Богу не мясо жертв всесожжения и не золотых мышей и наросты, а «дух сокрушенный» и «сердце сокрушенное и смиренное». А ритуальных тельцов оставляют на какое-то неопределенное будущее.

Если мы будем придерживаться традиционного взгляда, что это монументальное, раскатившееся эхом произведение, вдохновлявшее Донна и Герберта[8], принадлежит Давиду, писавшему в состоянии мучительного раскаяния после того, как он овладел Вирсавией и погубил Урию, то бросается в глаза стих, начинающийся словами: «Тебе, Тебе единому согрешил я». Не Вирсавии и Урии. Не другим воинам, посланным вместе с Урией в самое страшное место сражения, под стену, с которой меткими выстрелами их убили лучшие лучники. Не Иоаву, которому он приказал послать их туда. И даже не собственному ребенку, который согласно пророчеству умер в младенчестве за грех Давида. И не обреченному на нерождение потомства Урии?

В прекрасном издании псалмов с немецкими переводами, предпринятом в XIX веке, рабби Шимшон Рафаэль Гирш попытался придать этому стиху немного другой смысл. В его версии, переведенной на английский Гертрудой Гиршлер, появляется слово «посему»:

«Против Тебя, и только против Тебя я согрешил и совершил злодеяние в глазах Твоих; посему Ты праведен в приговоре Твоем и чист в суде Твоем».