Жизнь без конца и начала - [34]

Нинель была необыкновенная мама. Они вместе учили английский и французский языки, английский — он учил в школе, а француженку она нашла в соседнем подъезде. Бывшая до войны гувернанткой в «хороших» домах, Фрида Роальдовна согласилась давать им уроки французского в обмен на мамину помощь по хозяйству. «Барртерр» — говорила она на французский манер и с достоинством улыбалась великосветской улыбкой. Позже они с Нинель увлеклись французским шансоном, пели дуэтом любимые песенки из репертуара Шарля Азнавура, Ива Монтана, Эдит Пиаф и пытались вместе читать в подлиннике Шекспира и Диккенса. Вместе.

Он никогда не забудет, как, размечтавшись о будущем, унесся далеко в мечтах своих и вдруг заявил: «Женюсь на Сонечке и буду жить на Гаити». И только что веселая Нинель, следовавшая за ним по пятам, спросила упавшим голосом:

— А я? Где буду я?

Он понял, о чем она спрашивает, смутился, будто у него в кармане уже лежал билет на Гаити, обнял ее и сказал:

— Ты всегда будешь со мной.

— Нет, Вика, сы´ночка, так не бывает. Рано или поздно ты будешь жить без меня. А мне и там не будет покоя.

Несколько раз он готов был все рассказать ей про Николая, но не посмел разрушить ее недолгое хрупкое счастье. Иногда он думал, что она тогда обо всем догадалась и не призналась ему, потому что, как всегда, хотела уберечь его от неприглядной изнанки жизни. Иначе почему она ни разу после того случая не спросила его про Сонечку?

Так они впервые обманули друг друга. Во спасение.

— Виконт! Расскажи мне про Нинель.

Она читает его мысли, как и раньше. Тогда это его тоже пугало, будто имел против нее недобрый умысел и боялся быть разоблаченным. Впрочем, умысла не было, а страх тем не менее имел вполне конкретную причину — он боялся, что не сможет любить их обеих, то есть не сможет совместить эти две любви. Сонечка поглощала его целиком, он тонул в ней, уходил с головой в такие глубины, куда не проникало ничего извне.

— Виконт, Вика, сы´ночка!

Эхо! Бедная нимфа, высохшая от муки неразделенной любви. От Нинели тоже остался один только голос, потому что он предал ее. И он мчался к Нинели, оставляя Сонечку в смятении, отчаянии, обиде.

— Виконт, Вика, любимый!

Эхо! Бедная нимфа Сонечка. Он предал и ее.

Они окликали его, он метался между ними, понимая, что погубит обеих. Конец его метаниям неожиданно положил Николай, Виктор Евгеньевич отдалился от Нинели и больше не встречался с Сонечкой.

Он так давно не видел ее, что не мог вспомнить ее лицо, может, потому и не узнал сразу, лишь почувствовал, как сжалось сердце тоской и предчувствием одновременно. Замешкался на пороге палаты, прикрыл на мгновение глаза, и она сразу явилась ему, как это часто бывало — изнутри, лучом света, сполохом костра, взвившимся в ночи, звездой, упавшей с неба, которую они поймали, соприкоснувшись кончиками языков, в райском саду бабушки Раи.

— Виконт! У нас с тобой есть ребенок от падающей звезды. Помнишь? Я думала, что рожу его, а Нинель сказала — это зародыш моего счастья, что он всегда будет со мной. И правда, перед операцией, когда тебя еще не было, кто-то пришел ко мне, позвал изнутри, и все страхи ушли, и стало легко и весело. Я даже смеялась. Знаешь, я почему-то думаю, что это девочка Вероника, о которой рассказывала Нинель, ее маленький ангел-хранитель. Это про нее, наверное:

Дитя мое не рожденное

Плод рокового пророчества…

Не помню, то ли я написала о ней эти строчки, то ли где-то читала. Ты не знаешь?

Медсестры подвезли каталку, подошел Кузьма:

— Помощь нужна, Виктор Евгеньевич?

— Ты что, в санитары разжалован?

— Да нет, просто хотел помочь, — смутился Кузьма.

— Я сам справлюсь, Кузя, иди, — ему было неловко за свою бестактность. — Идите все, я сам все сделаю.

Виктор Евгеньевич взял ее на руки, Сонечка обняла его за шею.

— Виконт, ты теперь всегда будешь носить меня на руках, мы так долго ждали этого — и я, и мама, и бабушка, в нашем роду никто не носил женщин на руках, только ты один раз на закорках через лужу, но это, конечно, не в счет.

Она сияла. И вдруг мрачная тень наплыла на лицо. Он понял, о чем она думает, и прижал ее к себе покрепче, к тому месту, где рвалось наружу растревоженное сердце.

— Но ведь Нинель была счастлива с ним, правда?

«Эта женщина — не судьба моя, — подумал Виконт. — Она — моя сущность».

КАРТИНА СЕДЬМАЯ Снова в райском саду

«Она моя сущность, — думал Виконт, глядя на Сонечку. — Она моя сущность, и к черту весь алгоритм. Да здравствует непредсказуемость!»

Вот яблоки в райском саду бабушки Раи в этом году пышно зацвели в апреле, хотя недавно еще стояли белым-белы от снега. И то и другое походило на флердоранж на свадебных шляпках невест.

И не случайно — в райском саду справляли свадьбу.

Бабушка Рая, как всегда, во главе стола, строго, торжественно, гордо вздернут подбородок — у нее событие, которое она пропустить не может. И маме велела быть во что бы то ни стало. Что из того, что они ушли отсюда навсегда и все это знают, но так же ведь знают, что свадьбы в семье никогда не было.

Никогда.

Ни под хупой с Ароном, потому что он так и не женился на ней из-за матушки своей Розалии Львовны, не нравилась ей Рая, своевольная, гордая, самостоятельная, Арон артачился, хныкал, она выгнала его, и он прибежал к Рае. Хорошо жили, дружно, пока в одночасье не умер отец Арона Лазарь Пинхусович, а следом паралич разбил Розалию Львовну. Арон, единственный сын в семье, другие четверо умерли в младенчестве, ни дня не мешкая, вернулся к матери, и Рая готова была ходить за больной свекровью, хоть отношения и незадокументированы, перед лицом смерти кто считается с такими формальностями.