, необходимо знать немного музыку и хорошо рисовать, то Джованни, став хорошим рисовальщиком, начал заниматься музыкой и вместе с тем научился очень хорошо играть на виоле и на флейте; и, будучи человеком весьма прилежным, мало выходил из дому. Соседом у них стена об стену был некто, звавшийся Стефано Граначчи, у какового было несколько дочерей, всё красавицы. И вот богу было угодно, чтобы Джованни приметил одну из сказанных девушек, по имени Элизабетта; и так она ему понравилась, что он к ней посватался; а так как отцы, по близкому соседству, отлично были знакомы, то учинить этот брак было легко; и каждому из них казалось, что он очень хорошо устроил свои дела. Сначала эти добрые старики сговорились о браке; затем начали толковать о приданом; и был между ними небольшой дружеский спор, потому что Андреа говорил Стефано: “Мой сын Джованни — отменнейший юноша и во Флоренции, и в Италии, и пожелай я женить его раньше, то я имел бы одно из самых крупных приданных, какие даются во Флоренции людям нашего звания”; а Стефано говорил: “Ты прав тысячу раз, но у меня пять дочерей и столько же сыновей, так что если подсчитать, то это все, что я могу натянуть”. Джованни некоторое время слушал, скрытый от них, и, подойдя внезапно, сказал: “О мой отец, я пожелал и полюбил эту девушку, а не их деньги. Горе тем, кто хочет поживиться приданым своей жены. И раз вы хвастали, что я такой умный, то неужели я не сумею содержать мою жену и удовлетворить ее нужды хотя бы с меньшей суммой денег, чем вам хочется? Так вот я вам заявляю, что эта женщина — моя, а приданое пусть будет вашим”. Хотя на это немного и рассердился Андреа Челлини, каковой был чуточку горяч, несколько дней спустя Джованни взял себе жену и никогда потом не требовал никакого больше приданого. Они услаждались своей молодостью и своей святой любовью восемнадцать лет, с великим, однако, желанием иметь детей; затем, после восемнадцати лет, сказанная его жена выкинула двух младенцев мужеского пола, по причине малого разумения врачей; затем снова забеременела и родила девочку, и ей дали имя Коза, по матери моего отца. Два года спустя она снова забеременела; и так как на прихоти, которые бывают у беременных женщин, полагают много заботы, а они были точь-в-точь такие же, как и в прежние роды, то решили, что она должна произвести девочку, как и первая, и уговорились дать ей имя Репарата, чтобы повторить мать моей матери. Случилось, что она родила в ночь всех святых, после дня всех святых
13, в половине пятого, ровно в тысяча пятисотом году. Повитуха, которая знала, что они ждут его девочкой, обмыв создание, завернув в прекраснейшие белые пелены, подошла тихонечко к Джованни, моему отцу, и сказала: “Я несу вам чудесный подарок, какого вы и не ждали”. Мой отец, который был истинный философ, расхаживал и сказал: “То, что бог мне посылает, всегда мне дорого”, и, развернув пелены, увидел воочию нежданного младенца мужеского пола. Сложив престарелые ладони, он поднял вместе с ними очи к богу и сказал: “Господи, благодарю тебя от всего сердца; этот мне очень дорог, и да будет он Желанным”. Все те лица, которые были при этом, радостно его спрашивали, какое ему дать имя. Джованни ничего другого им не ответил, как только: “Да будет он Желанным (Бенвенуто)”. Так решили, такое имя дало мне святое крещение, и так я и живу с помощью божьей.
IV
Еще был жив Андреа Челлини, мой дед, когда мне было лет уже около трех, а ему перевалило за сто. Однажды меняли некую трубу у водостока, и из него вылез большой скорпион, какового никто не заметил, и из водостока он спустился наземь и ушел под скамью; я его увидел и, подбежав к нему, схватил его руками. Он был такой большой, что когда я его держал в ручонке, то по одну сторону торчал наружу хвост, а по другую сторону торчали обе клешни. Рассказывают, что я с великим торжеством побежал к деду, говоря: “Посмотри-ка, дедушка, какой у меня красивый рак!” Тот, увидев, что это скорпион, от великого страха и от тревоги за меня чуть не упал замертво; и с великими ласками стал его у меня просить; а я только еще больше сжимал его, плача, потому что никому не хотел его отдавать. Мой отец, который точно так же был дома, прибежал на эти крики и, остолбенев, не знал, чем помочь, чтобы это ядовитое животное меня не убило. Тут ему попались на глаза ножницы; и вот, играючи со мной, он отрезал ему хвост и клешни. После того как он избавился от этой великой беды, он счел это за доброе предзнаменование. Когда мне было лет около пяти и отец мой однажды сидел в одном нашем подвальчике, в каковом учинили стирку и остались ярко гореть дубовые дрова, Джованни, с виолой в руках, играл и пел один у огня. Было очень холодно; глядя в огонь, он вдруг увидел посреди наиболее жаркого пламени маленького зверька, вроде ящерицы, каковой резвился в этом наиболее сильном пламени. Сразу поняв, что это такое, он велел позвать мою сестренку и меня и, показав его нам, малышам, дал мне великую затрещину, от каковой я весьма отчаянно принялся плакать. Он, ласково меня успокоив, сказал мне так: “Сынок мой дорогой, я тебя бью не потому, чтобы ты сделал что-нибудь дурное, а только для того, чтобы ты запомнил, что эта вот ящерица, которую ты видишь в огне, это — саламандра, каковую еще никто не видел из тех, о ком доподлинно известно”. И он меня поцеловал и дал мне несколько кватрино
