Живые, пойте о нас! - [49]

Шестого мая была открыта городская баня. И еще — столовые, магазины, парикмахерская.

Петродворец, словно тяжело и долго болевший человек, теперь с жадностью тянулся к жизни.

И наконец, в декабре 1944 года здесь зажегся электрический свет.

После подачи воды это была вторая большая победа. Далась она нелегко. Специалистов не было. Не было опыта, нужных чертежей. Были: Костя — связист из пожарной охраны и пятнадцать женщин, вернувшихся из фашистской неволи…

Для того чтобы провести из Ораниенбаума линию электропередачи через Старый Петергоф, Английский парк, пришлось ставить столбы на еще не разминированном пространстве протяженностью в три километра.

Петродворец был первым из освобожденных пригородов Ленинграда, получившим электроэнергию.

Редкие лампочки засветились над Красным проспектом, отразились в ледяном зеркале Ольгина пруда. Этот свет патриотам Петродворца казался ярким, словно праздничная иллюминация.

В клубе на улице Коминтерна молодежь готовилась торжественно отпраздновать Новый год. Поставили елку, украсили ее самодельными игрушками.

И когда механик кинопередвижки включил гирлянду красных, зеленых, голубых электрических лампочек, у многих на глазах заблестели слезы.

Танцевали под патефон девушка с девушкой: парней почти не было, только старшеклассники. Мужчины и юноши призывного возраста сражались на фронте.

А потом одна из девушек, высокая, светло-русая, запела. Это была известная песня фронтовых госпиталей, родившаяся еще в 1941 году:

Наложи мне, сестрица, повязку,

Кроме раны, еще и на грудь,

Чтобы сердце, забывшее ласку,

Успокоилось как-нибудь.

Минет время, на фронт я уеду,

Ждут меня боевые дела,

Но отпраздновать нашу победу

Я вернусь непременно сюда.

В городок неуютный и дальний,

Где я был в сорок первом году,

Я приду в этот дом госпитальный

И тебя непременно найду…

— С Новым годом, девочки! Придут милые с фронта с победой!

— Придут, да только но все…

И в этот миг не одному из присутствующих почудилось: в такую же глухую петергофскую ночь, с автоматами в руках, в черных бушлатах, в бескозырках, поднимаются для последнего своего броска матросы погибшего и все-таки бессмертного кронштадтского десанта.

В заколоченные окна бил ветер с залива.

Так встретила юность Петродворца новый, 1945-й, последний фронтовой год!

На запад

Вел из Кронштадта снова путь на запад,

И за плечами, дерзостен и тверд,

Солоноватых волн вдыхая запах,

Матросов провожал глазами Петр,

И все родное, все пережитое,

Как отголосок песни камыша,

Что рос из сердца павшего героя,

В бой уносила флотская душа.

Шли катера в стремительном разбеге

Туда, где был повержен враг навек.

Бойцы Невы форсировали Прегель,

Солдаты штурмовали Кенигсберг.

1945 г.

Петергофский десант! Он вспоминался нам неотвязно, когда в апреле 1945 года в Восточной Пруссии готовился десант балтийской морской пехоты на косу Фриш-Нерунг.

В Пиллау (теперь он называется Балтийск) поражало хаотическое нагромождение размолотой фашистской военной техники, крошево камней и железа. Какой горькой насмешкой немцев над собой казались трафареты надписей на обломках зданий: «Камни рушатся — наши сердца несокрушимы!»

А поверх гордо и твердо: «Слава гвардейцам Толстикова!»

Пиллау, а после его падения узкая песчаная коса Фриш-Нерунг, идущая вдоль залива к Данцигу, стала последней дорогой отступления для разгромленной Советской Армией у Кенигсберга фашистской группировки.

На косе гитлеровцами была создана мощная, глубокоэшелонированная оборона. Туда-то и предстояло высадиться с кораблей бойцам нашей морской пехоты.

Этот десант должен был совпасть с ударом армейских частей. Командование КБФ предприняло эту операцию для того, чтобы перерезать фашистам последний путь отступления, помешать их отходу на запад.

Одновременно на косу в районе Вальхалле, в Данцигской бухте, был высажен сводный полк 38-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием полковника Белого.

Со стороны Пиллау предпринята была высадка усиленного сводного полка 260-й бригады морской пехоты под командованием полковника Добротина и сводного полка 13-го гвардейского стрелкового корпуса; этим полком командовал подполковник Козлов.

Особая задача выпала на долю отдельного батальона морской пехоты, во главе которого находился один из опытнейших десантников Балтики подполковник Лейбович.

Штаб батальона — маленький домик неподалеку от электростанции в пригороде Кенигсберга — Пайзе. В здании электростанции щиты управления забаррикадированы невысокими кирпичными стенами. Всюду надписи: «Фюрер призывает…», «Фюрер требует…». Он уже не мог призывать, ему не с кого было требовать!

У входа в штаб — часовой в форме пехотинца, с буквами «БФ» на погонах. Его товарищ присел на крыльце, разбирает, чистит автомат. Они земляки, саратовские трактористы, комсомольцы. Вместе работали, вместе пошли воевать.

Ждем комбата.

— Вот Батя, — говорит боец, указывая на дорогу, по которой торопливо идет человек в фуражке с широким козырьком, в гимнастерке с орденами. Он кавалер четырех орденов Красного Знамени.

У Александра Оскаровича Лейбовича хорошая родословная. В маленьком городке Стародубе его дед был знаменитым кузнецом, вдохновенным мастером. Кузнецом был и отец Лейбовича.