Живые и прочие. 41 лучший рассказ 2009 года - [5]

Таир вошла в детскую и немного постояла на пороге. Малыш спал, а старшие — до сих пор в пижамах, да и зубы, скорее всего, не чищены — играли в скребл.

— Когда уже закончится этот чертов карантин? — поинтересовалась Таир, но дети не ответили, увлеченные игрой, то ли не заметив мать, то ли догадываясь, что вопрос адресован не им, а кому-то более взрослому, мудрому и знающему, который, впрочем, тоже не спешил отвечать.

Она зашла в кухню, вытащила из холодильника коробку яиц и поставила сковороду на огонь, а сама тем временем налила в стакан воду из-под крана и начала пить, но после первого же глотка ее вдруг отчаянно затошнило, и она извергла всю жидкость наружу.

Таир задумалась, перебирая в уме все возможные причины утренней тошноты. Беременность исключалась: последние месяцы ее супружеские обязанности ограничивались приготовлением ужина и поцелуем на ночь. Эта мысль слегка огорчала ее — но не сильно, только слегка сдавливало горло тоской оттого, что это уже, видимо, навсегда.

Сковорода начала возмущенно потрескивать, Таир поспешно выбила на нее яйца и позвала детей завтракать. Грязный стакан она поставила в посудомоечную машину, а вместо него взяла другой и снова наполнила его водой, но пить не стала. Вода выглядела странно, мутная, беловатая и даже — Таир поднесла стакан к носу и осторожно понюхала — слегка пахнущая то ли гарденией, то ли еще каким цветком. Таир лизнула воду кончиком языка и, ни капли не удивившись, скорчилась от рвотного спазма. Она предложила воду собаке, но та заскулила и забилась под кровать.

Таир проверила остальные краны, убедилась, что вода везде одна и та же, и стала звонить в муниципалитет, но безуспешно — на том конце провода к телефону никто не подошел. Соседей дома не оказалось, и Таир, накормив детей завтраком и перекрыв подачу воды во всем доме, усадила малыша в автомобильное кресло и поехала в магазин, чтобы, пока суд да дело, пополнить запасы минералки.

Продавщица, пробивая чек, злобно покосилась на воду и оскалилась, обнажив белые, несуразно крупные клыки, и Таир отшатнулась, но потом, тряхнув головой, решила, что ей просто померещилось.

Она позвонила мужу, тот ее выслушал и, пряча раздражение, велел не выдумывать, а лучше записаться к врачу: конечно, если целыми днями лежать на диване, то и от воды затошнит, и галлюцинации начнутся, ничего удивительного.

Он вернулся домой позже обычного, хотя она просила его приехать пораньше, и прямо с порога спросил: «Ну что, была у врача?», а она что-то мямлила и обещала непременно завтра сходить. Муж отвернул вентиль, глянув на нее как на сумасшедшую, демонстративно выпил несколько стаканов воды подряд и ушел в спальню, а она стояла посреди кухни, глядя в пол и с трудом сдерживая подступающие слезы.

Ночью ей снилось, что на нее напало страшное чудовище, обвило кольцами ее шею и душит, заглядывая в глаза и приговаривая невыносимо назидательным голосом: «Я же говорил, надо было пойти к врачу». Она проснулась в холодном поту и с изумлением обнаружила себя в том самом сне, из которого только что благополучно улизнула. Муж склонился над ней и, капая теплыми темными каплями из разинутой пасти, обвивался вокруг ее шеи то ли хвостом, то ли всем туловищем — Таир скосила глаза, но все равно не поняла, чем именно, и с облегчением приготовилась потерять сознание, но сквозь обморочный шум и блестки в глазах вдруг вспомнила о детях, рванулась, дотянулась до ящика прикроватной тумбочки, нашарила пистолет и выстрелила несколько раз в упор.

Она включила свет, зажмурилась и долго боялась открыть глаза. Наконец, собравшись с духом, она приподняла ресницы, мрачно размышляя, что же скажет полиции. «Понимаете, сэр, мне приснился кошмарный сон, как будто мой муж превратился в дракона, и мне пришлось выстрелить, вы понимаете, у меня же дети…» Но на кровати билось в агонии странное существо, оскалив вытянутую, измазанную красным пасть, запрокинув шишковатую голову, вытянув длинное тело, загребая когтистыми лапами шелковую простыню. Из дырки в горле — ну да, пожалуй, это все-таки горло — толчками вытекала густая зеленая лава; она шипела и пенилась, Таир поднесла к ней руку и тут же отдернула, как от ожога.

Заметив кровь на его зубах, она стремглав кинулась в детскую, но дети мирно спали, и она с облегчением вздохнула. И когда, выйдя в кухню, споткнулась о труп собаки, то даже не заплакала, а лишь провела рукой по густой серой шерсти, деловито подняла собаку на руки, вынесла в сад и закопала под яблоней.

С мужем она решила поступить так же, но у нее неожиданно закончились силы, и она лишь слегка присыпала тело землей. Выйти из дома она побоялась и, поскольку зеленая изгородь скрывала от нее улицу, все утро сидела около окна, прислушиваясь к странным, пугающим звукам. Гортанные вскрики перемежались клокочущим смехом и звуком раздираемого на части металла. Дети испуганно жались друг к другу, а малыш непривычно тихо сидел у Таир на руках, то и дело вопросительно заглядывая ей в глаза.

Таир старалась растянуть запасы воды, отгоняя от себя тревожные мысли, но спустя неделю они выпили последнюю бутылку. Еда тоже закончилась, и дети плакали и просили хлеба. Она выдержала еще два дня, а потом, отчаявшись, открыла вентиль и напоила детей. Они морщились, но пили, и малыш тоже пил, а Таир смотрела на них остановившимся взглядом и думала простую мысль: «Ну вот и всё».