Живые и мёртвые - [253]

Ирония судьбы: на пути в забвение?

Представляя идеи Уорнера преимущественно в позитивном ключе и не останавливаясь на слабых местах его воззрений, которые, безусловно, есть, мы исходили из твердого убеждения, что начинать знакомство с новыми идеями (а Уорнер большинству отечественных читателей неизвестен) с их критики — не самая лучшая интеллектуальная традиция, доставшаяся нам в наследство от нашей недавней истории.

Между тем, в свое время реакция коллег на идеи Уорнера была очень противоречивой и неоднозначной: от восторга, чуть ли не обожания, до нескрываемого скепсиса, пренебрежения и отвержения. Отчасти такое их восприятие было обусловлено непрозрачной уорнеровской манерой представления материала, отчасти — поверхностным восприятием того, что он говорил, научной публикой, для которой привычные слова «структура», «функция» и прочие выражения из лексикона социологии XIX века превратились в истертые монеты, набившие оскомину и почти ничего уже не значившие. Язык, которым пользовался Уорнер, фактически стал маской, скрывающей смысл его научной работы. Иногда Уорнер, похоже, и сам попадал в его завораживающий плен. Особенно это чувствуется в его поздних трудах.

Уорнер — переходный мыслитель, и его противоречивость является в некотором роде отражением противоречивости той эпохи, в которую ему довелось жить, и противоречивости социальных наук середины века, усиленно занимавшихся ломкой старого научного языка, мешающего схватыванию новых социальных реалий. Уорнер одной ногой прочно стоит в XIX веке (по крайней мере, на уровне научного языка). Другой же ногой он вступает в XX век; иначе не объяснить, почему от его исследований прямая дорога вела в направлении микроанализа повседневных взаимодействий, этнометодологии, изучения невербального поведения.

Кроме того, Уорнер был ученым широкого, трансконтекстуального, синтетического склада, смело переступавшим междисциплинарные границы. При всем официальном одобрении междисциплинарности, научное сообщество, как показывает история, обычно очень плохо принимает междисциплинарные исследования. Логика научной специализации оказывается сильнее, но в ее рамках Уорнер (и не только он) неизбежно будет всего лишь непоследовательным дюркгеймианцем, слабым символическим интеракционистом, поверхностным историком, ничем не примечательным психологом, скверным дилетантом в религиозных вопросах, не знакомым с тонкостями и глубинами теологии, никудышным психоаналитиком, слишком теоретиком, чересчур эмпириком и т. д. и т. п. Короче говоря, мыслителем эклектичным и неглубоким. Многие так его и восприняли. И предпочли оставить в прошлом. Когда Уорнер умер, американская социологическая периодика не удостоила вниманием это событие, вопреки традиции посвящать выдающимся ученым «obituary» (некролог в форме интеллектуальной биографии); Уорнер просто уже не воспринимался как достаточно значимая для этого фигура[360]. А спустя девять лет, в 1979 г. С. Кимбелл писал: «Некоторые из его формулировок настолько глубоко въелись в современное мышление, что пользующиеся ими даже не подозревают об их происхождении»[361] (курсив мой — В. Н.).

При всем при том, Уорнер остается одним из выдающихся социологов и антропологов XX века. Некоторые исследователи включают его в число основоположников современной американской социальной антропологии, ставя его имя в один ряд с такими известными именами, как Р. Бенедикт, М. Мид, Р. Линтон, Р. Редфилд, М. Херсковиц[362]. Отмечается его влияние на таких видных ученых второй половины нашего века, как Л. Уайт, Дж. Стюард, Т. Парсонс, Э. Гоффман, Г. Мюрдал и др.[363]

Уорнер — очень суггестивный и загадочный автор. Внимательное чтение его насыщенных текстов легко будит воображение, тем более что многие вопросы в них только ставятся, многие связи только намечаются и до конца не проговариваются. Многие идеи несут в себе большой эвристический заряд. Даже сегодня нам есть что у него почерпнуть.

При том, что имя его все реже мелькает на страницах научных журналов и монографий и постепенно стирается из нашей неблагодарной памяти, его «социальная личность» все еще очень жива, и пусть настоящее издание его книги «Живые и мертвые» будет еще одним «знаком», призванным внести вклад в ее потенциальное бессмертие.

Указатель имен

Абеглен Дж.

Августин, Бл.

Адамс Дж. К.

Адамс С.

Айверкс А.

Аренсберг К.

Арнольд Б.

Барием Ф.Т.

Бартлет У.

Басс Э., епископ

Бендикс Р.

Бенедикт Р.

Бирд Ч.

Боас Ф.

Брэдфорд У.

Брайан У. Дж.

Браун М.

Бриджмен П.

Брук Р.

Брэдбери Т.

Брэдфорд У.

Бур А.

Бэрлей Г.

Вагнер М.

Вальтер Ф.

Вашингтон Дж.

Вебер М.

Веблен Т.

Вильсон В.

Вудбридж Б.

Воль Р.

Вульф Дж.

Гамильтон А.

Гардиа Ф. ла

Гарднер Б.

Гаррисон У.Л.

Геннеп А. ван

Георг III

Гераклит

Гильдебранд Д. фон

Гирц К.

Глакмен М.

Гоффман Э.

Григорий I Великий

Грили А.

Грин У.Д.

Дальтон Т.

Даммер У.

Декстер Т.

Джанкер Б.

Джеймс Дж.В.

Джексон Дж.

Джексон П.

Джексон Э.

Джефферс Р.

Джефферсон Т.

Дирке Р.

Дисней У.

Доллард Дж.

Дуайт Т.

Дэвис Д.

Дэвис Э.

Дюркгейм Э.

Зиммель Г.

Иоанн Богослов

Ипполит Римский

Иуда Искариот

Йеркс Р.

Каброль Ф.

Кальвин Ж.

Карл I

Кеннеди Дж.Ф.

Кимбелл С.

Кинг Р.

Клакхон К.

Кожибский А.