Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [11]
В избушке было две двери: одна выходила на улицу, а вторая вела прямо в средину коровьей фермы. В избушке можно было обнаружить вилы, лопаты, литые резиновые сапоги, голики – метлы из голых березовых прутьев. Вдоль стен избушки возвышались прочные, деревянные лавки. Деревянный пол в избушке уже весь прогнил, и половицы ходили ходуном. Мне показалось, что лежали они прямо на земле. Если неудачно встать на половицу, то через большие, разные по форме щели брызнет вверх прямо на тебя навозная жижа, из узких дыр поменьше сочилась зеленая вонючая вода. Два маленьких низких оконца едва-едва освещали убогое пространство избенки.
Зрелище вокруг было неприглядным и даже страшным. Оно отпугивало темнотой, сыростью, запахом, звуками. Казалось, что избушка прогнила насквозь со всех сторон. Тоска и одиночество вперемежку с жуткими ожиданиями охватили меня. В полуоткрытую дверь, ведущую на ферму, я слышала, как жалобно мычали коровы, словно просили людей о помощи. Маленький язычок пламени, как единственное одинокое светлое пятнышко, да ученическая тетрадь, обляпанная жирными пятнами, на столике напоминали мне, что здесь есть еще и человеческая жизнь. Вот открылась дверь, и с фермы в избушку с фонарем в руке вошла мама, а за ней медленно, пыхтя, шагала ее напарница – Прасковья. Она была тощая, с серым лицом, одетая тоже в серые ремки[5].
– Это ты, Танюшка? – спросила она тихо и удивленно. – Как это ты в такую темень одна пришла? Чё, дома-то без матери не спится?
– Я. Мне без мамы дома на полу холодно и есть хочется.
– Ага, где холодно, тут и голодно. Ложись на лавку у печи. Сейчас мы с Лизой все затопим, тепло пойдет.
Прасковья говорила сдавленно и сипло.
– Я ведь как упрашивала Таню не ходить ко мне. С вечера еще наказывала, – оправдывалась мама.
– Мне тоскливо, я закоченела вся.
Четко и твердо выговаривала я слова, глядя прямо в мамины глаза. Этим приемом я всегда пользовалась в детстве для доказательства своей правоты.
– Ладно, не гони ты, Лиза, ее от себя. Маленькая она еще, ей мать нужна. Сама знаешь, что нынче мы и летом не успели согреться.
Лето обманывало нас очень часто. Его так долго ждешь, а оно стоит иногда не более трех недель.
Здесь у печки мне было гораздо теплее, чем дома в низу, хотя нас там было «битком набито», как семечек в подсолнухе. Буржуйка в избушке нагревалась. Свет в фонарях погасили: надо экономить керосин. Его давали и здесь строго по норме. От маленькой коптилки на столике света было столько, чтоб не натыкаться друг на друга. Затопили печь с большим котлом, наполненным водой. От огня пробивались язычки света и плясали на стене. Пошло тепло, я села на лавку у печки.
Ночь вступила в свои права. Напротив меня, на лавку у стены, медленно опустилась Прасковья. Внутри у нее подсвистывало и подхрипывало, она дышала не глубоко, а чуть-чуть захватывала воздух. Сдавленно и тихо она предложила нам «маленько уснуть», мне же посоветовала залегать на всю ночь, потому как я «вольный казак», это они с мамой на карауле. У теплой печки сразу на меня навалилась дремота и увела в царство сна. Тишина холодной ночи обуяла ферму и избушку со всех сторон. Всю ночь спала я на голой лавке, подложив под голову свое пальтишко, а ранним утром проснулась от прикосновения мамы:
– Вставай, дорогушка, пойдем домой, кончили смену.
За ночь комья грязи смерзлись, и к утру дорога была в колдобинах. Мама вела меня за руку и говорила, куда мне ставить ноги. Мы медленно продвигались к дому, еще не проснувшись окончательно, и мечтали, что дома вместе с мамой доспим на гопчике[6]. Бисер инея лег на деревянные крыши, рассыпался на промерзлую за ночь землю. Деревня просыпалась: то тут, то там валил из труб дым. Деревья в селе стояли нагие и казались мне нищими, промерзлыми, как и мы сами. Потом будет морозить не только ночью, но и днем, небо начнет сыпать непрерывно, щедро белый пушистый снег, станет все кругом белым-бело. Вот так и пожалует к нам надолго зима.
Я шла и очень хотела есть. Ощущение голода и зимы было постоянным и мучительным. В такую рань в деревне стояла тишина, только слушать ее мешают мамины кирзовые сапоги. Они ударяли на дороге о мерзлую землю, а ветер усиливал эти звуки. Нас уже пробрало насквозь. Мама посмотрела на меня и на себя.
– Боже праведный, да в такую погоду только дома на печи лежать. Не гоняйся ты за мной, прошу тебя.
Но вопреки запрету, в очередной раз я шагала на ферму. Был зимний вечер. В избушке у караульных будет мне тепло, не то что дома на полу. После меня отворилась дверь, и, тяжело дыша, вошла Прасковья, а с ней забежал ее младший сын Илюшка, лет десяти. Я знала, что, как и мама, она была вдова погибшего, а с ней одной было четверо детей. Мама часто спрашивала ее при мне, как она управляется с такой оравой. Прасковья жаловалась нам, что замучила ее совсем одышка, а тут еще ветер такой, что хоть умирай на дороге. Вот привела с собой Илюшку, чтоб меня караулил.
– А еще хочу, чтоб он в котле помылся, как вода в нем нагреется, – виновато пояснила она. – Зачичерел он совсем, да и все мы обовшивели, Лиза, до самой крайности.
Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы».
Недаром воспоминания княгини Александры Николаевны Голицыной носят такое название – «Когда с вами Бог». Все испытания, выпавшие ей и ее детям в страшные послереволюционные годы, вплоть до эмиграции в 1923 году, немыслимо было вынести без помощи Божьей, к которой всегда обращено было ее любящее и глубоко верующее материнское сердце.
Эта книга – уже третье по счету издание представителей знаменитого рода Голицыных, подготовленное редакцией «Встреча». На этот раз оно объединяет тексты воспоминаний матери и сына. Их жизни – одну в конце, другую в самом расцвете – буквально «взорвали» революция и Гражданская война, навсегда оставив в прошлом столетиями отстроенное бытие, разделив его на две эпохи. При всем единстве незыблемых фамильных нравственных принципов, авторы представляют совершенно разные образы жизни, взгляды, суждения.
«Сквозное действие любви» – избранные главы и отрывки из воспоминаний известного актера, режиссера, писателя Сергея Глебовича Десницкого. Ведущее свое начало от раннего детства автора, повествование погружает нас то в мир военной и послевоенной Москвы, то в будни военного городка в Житомире, в который был определен на службу полковник-отец, то в шумную, бурлящую Москву 50-х и 60-х годов… Рижское взморье, Урал, Киев, Берлин, Ленинград – это далеко не вся география событий книги, живо описанных остроумным и внимательным наблюдателем «жизни и нравов».