Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [12]

Шрифт
Интервал

Напарница тяжело сипела, глотая воздух, ей как будто все время его не хватало. Потом перевела дух и села к теплу.

– Этого добра и у нас хоть отбавляй, – пооткровенничала с ней мама и сплюнула в руку.

Вскоре Илюшка залез в котел, начал нырять и тереть себя. Он фыркал от удовольствия, разбрызгивал всюду воду. Наголо стриженная его голова блестела. После такой «бани» Прасковья носила с улицы снег в ведрах и засыпала его в котел, чтоб пополнить в нем воду. Вскоре женщины пошли на ферму проведать коров. В открытую дверь было слышно истошное, душераздирающее мычание коров. Казалось, что они раздирали на части наши сердца.

– Ой, Лизуха, корова, знать-ко, телится. Поторапливайся, нам бы отел не потерять, а то скажут, что мы проспали, и тогда без суда запечатают нас в каталажку.

Мама поспешила надеть литые тяжелые резиновые сапоги и схватить фонарь. Корова мычала так, что внушала нам страх за ее жизнь. А как не орать? У нее для отела не было сил. Всех коров колхоз заморил, кормов на зиму не хватало, они истощали и обессилели от недоедания. Женщины ушли и долго не возвращались, но вот дверь отворилась, и испуганная мама скомандовала мне:

– Бегом за мной! Будешь нам фонарем светить.

На ферме было грязно, сыро, скользко, темно. Лежали неубранные кучи навоза. Свет едва проникал в узкие, длинные оконца почти у самого потолка. «Это чтоб коровы рогами не попали», – подумала я. Эта полутемень со страшным мычанием приводили меня в ужас.

– Свети, Таня, на меня.

Огонь мигал в фонаре. От увиденного я чуть не обезумела. Теперь я уверена, что не обо всем можно писать. Корову гладили и уговаривали женщины, как ребенка. Я закрыла глаза, сжалась в комочек и отвернулась. Хотелось убежать и не возвращаться. Мое сердце стучало, как барабан. В нос ударял нестерпимый запах. В этом удушливом коровнике у маленькой девочки смешалось все: голод, холод, вонь, грязь и проклятая война, о которой столько говорят и из-за которой мы все еще страдаем и будем еще долго ее ненавидеть. Меня мутило, и было так страшно, что не передать.

– Иди, Таня, в избушку и ложись спать у печки, – сказала мама, утирая слезы и подвывая.

Илюшка уже посапывал, огонь в печке догорал, воцарилась ночь. Помню от волнения, перепуга мне не спалось, я ждала маму, пытаясь побороть страх, отчего крепко зажмуривала глаза. Я уже засыпала, но вдруг меня разбудили странные звуки и шорохи, они раздавались по всей избенке. Я содрогнулась. На стенах избушки метались то тут, то там страшные тени от животных с хвостами. Это был не сон, это была явь. Да, это были жирные, хвостатые крысы. Они бегали по лавкам, по столу, по полу. Илюшка вмиг проснулся, вскочил, бросил в одну из них подвернувшееся полено и крикнул в мою сторону:

– Сиди возле печки на лавке, не слезовай, они на человека бросаются, а огня и света боятся.

Тут он подбросил бересты в печку. Береста затрещала и усилила пламя. Злые, свирепые грызуны бросились врассыпную и стали скрываться по норам. Нор в избушке было великое множество, видно, все углы продырявили грызуны всех мастей. От неожиданности и страха, что они бросаются на людей, я заорала что было мочи. В это время Илюшка рявкнул на меня:

– Не ори зря, на тебя не кинутся, ты у горящей печки сидишь.

Вот это и есть те страсти, о которых меня предупреждала мама и всеми силами уговаривала, не брала с собой, догадалась я.

Тем временем женщины управились на ферме и вернулись к нам. Последняя крыса пробежала перед ними. Откуда она взялась, нечистая сила? Прасковья махнула в ее сторону горящих фонарем.

– Ты помнишь, Лизуха, как одна этакая гадина пробежала по мне, когда я лежала на лавке? Хорошо, что лежала ничком, уж не знаю, чё и было бы со мной, лежи я на спине, – просипела Прасковья.

– Нашли кого наряжать. Мы сами-то еле на ногах стоим от замору, да у каждой такие же хвосты, которых некуда деть. (Это они намекали на нас с Илюшкой.) Да еще корят, что много дров палим. А ведь только огонь – одно от них спасение.

Мама виновато подошла ко мне:

– Христом Богом прошу: не гоняйся больше за мной.

Она тихо опустилась на лавку рядом со мной, прижала к себе и сказала:

– Не бойся, Таня! Под солнцем всякая тварь жить хочет. Ты уже большая, и надо это понимать.

Печаль и отчаяние увидела я в ее больших зеленых глазах. Я догадывалась, что эти омерзительные существа пугают ее не меньше, чем меня.

– Зато здесь тепло, не то что дома. Спи, моя мельмезелька. Мы будем дрова подкидывать в печку беспрестанно.

Что означало это непонятное для меня слово «мельмезелька», она и сама не знала. И откуда она его взяла? В это время ее напарница садилась на лавку напротив и непрерывно сипела про себя о том, что не может она понять, зачем послал ей Бог такую жизнь, у нее уже на плечах не голова, а чугунка. Илюшка улегся спать на голую лавку к ней в ноги, но успел похвалиться:

– Спите все, крысы крепко напужались огня.

– Напужаешь их, зверей, они нас вперед загрызут, бегают тут стаями. Лиза, я пока подержу огонь в печке, а как закачаюсь, то тебя толкну на дежурство.

– Ладно.

Мама легла на лавку ко мне в ноги, но все еще не могла успокоиться.


Рекомендуем почитать
Ирина

Устои строгого воспитания главной героини легко рушатся перед целеустремленным обаянием многоопытного морского офицера… Нечаянные лесбийские утехи, проблемы, порожденные необузданной страстью мужа и встречи с бывшим однокурсником – записным ловеласом, пробуждают потаенную эротическую сущность Ирины. Сущность эта, то возвышая, то роняя, непростыми путями ведет ее к жизненному успеху. Но слом «советской эпохи» и, захлестнувший страну криминал, диктуют свои, уже совсем другие условия выживания, которые во всей полноте раскрывают реальную неоднозначность героев романа.


Батурино – гнездо родное

Посвящается священническому роду Капустиных, об Архимандрите Антонине (Капустина) один из рода Капустиных, основателей и служителей Батуринского Преображенского храма. На пороге 200-летнего юбилея архимандрита Антонина очень хочется как можно больше, глубже раскрывать его для широкой публики. Архимандрит Антонин, известен всему миру и пришло время, чтобы и о нем, дорогом для меня, великом батюшке-подвижнике, узнали и у нас на родине – в России-матушке. Узнали бы, удивились, поклонялись с почтением и полюбили.


Семейная трагедия

Дрессировка и воспитание это две разницы!Дрессировке поддается любое животное, наделенное инстинктом.Воспитанию же подлежит только человек, которому Бог даровал разум.Легко воспитывать понятливого человека, умеющего анализировать и управлять своими эмоциями.И наоборот – трудно воспитывать человека, не способного владеть собой.Эта книга посвящена сложной теме воспитания людей.


Рисунок с уменьшением на тридцать лет

Ирина Ефимова – автор нескольких сборников стихов и прозы, публиковалась в периодических изданиях. В данной книге представлено «Избранное» – повесть-хроника, рассказы, поэмы и переводы с немецкого языка сонетов Р.-М.Рильке.


Квон-Кхим-Го

Как зародилось и обрело силу, наука техникой, тактикой и стратегии на войне?Книга Квон-Кхим-Го, захватывает корень возникновения и смысл единой тщетной борьбы Хо-с-рек!Сценарий переполнен закономерностью жизни королей, их воли и влияния, причины раздора борьбы добра и зла.Чуткая любовь к родине, уважение к простым людям, отвага и бесстрашие, верная взаимная любовь, дают большее – жить для людей.Боевое искусство Хо-с-рек, находит последователей с чистыми помыслами, жизнью бесстрашия, не отворачиваясь от причин.Сценарий не подтверждён, но похожи мотивы.Ничего не бывает просто так, огонёк непрестанно зовёт.Нет ничего выше доблести, множить добро.


Выбор, или Герой не нашего времени

Установленный в России начиная с 1991 года господином Ельциным единоличный режим правления страной, лишивший граждан основных экономических, а также социальных прав и свобод, приобрел черты, характерные для организованного преступного сообщества.Причины этого явления и его последствия можно понять, проследив на страницах романа «Выбор» историю простых граждан нашей страны на отрезке времени с 1989-го по 1996 год.Воспитанные советским режимом в духе коллективизма граждане и в мыслях не допускали, что средства массовой информации, подконтрольные государству, могут бесстыдно лгать.В таких условиях простому человеку надлежало сделать свой выбор: остаться приверженным идеалам добра и справедливости или пополнить новоявленную стаю, где «человек человеку – волк».


Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы».


Когда с вами Бог. Воспоминания

Недаром воспоминания княгини Александры Николаевны Голицыной носят такое название – «Когда с вами Бог». Все испытания, выпавшие ей и ее детям в страшные послереволюционные годы, вплоть до эмиграции в 1923 году, немыслимо было вынести без помощи Божьей, к которой всегда обращено было ее любящее и глубоко верующее материнское сердце.


Нам не дано предугадать

Эта книга – уже третье по счету издание представителей знаменитого рода Голицыных, подготовленное редакцией «Встреча». На этот раз оно объединяет тексты воспоминаний матери и сына. Их жизни – одну в конце, другую в самом расцвете – буквально «взорвали» революция и Гражданская война, навсегда оставив в прошлом столетиями отстроенное бытие, разделив его на две эпохи. При всем единстве незыблемых фамильных нравственных принципов, авторы представляют совершенно разные образы жизни, взгляды, суждения.


Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний

«Сквозное действие любви» – избранные главы и отрывки из воспоминаний известного актера, режиссера, писателя Сергея Глебовича Десницкого. Ведущее свое начало от раннего детства автора, повествование погружает нас то в мир военной и послевоенной Москвы, то в будни военного городка в Житомире, в который был определен на службу полковник-отец, то в шумную, бурлящую Москву 50-х и 60-х годов… Рижское взморье, Урал, Киев, Берлин, Ленинград – это далеко не вся география событий книги, живо описанных остроумным и внимательным наблюдателем «жизни и нравов».