Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [102]

– В ресторане? – переспросила мама.

– Да.

– Ну-ко ты, говорят, там кушают с вилочки, по-господски. Это правда?

– Сущая правда.

– И ты так ела?

– Да.

– Где ты этому научилась? Мы ведь всю жизнь с тобой только ложку знаем.

Я улыбалась. Это нетрудно в сравнении с физикой.

– А ты бы, мама, хотела в ресторане покушать?

– Нет у меня такой нужды. Это лишнее. Было бы чё поесть – и слава Богу. Меня, наверное, туда не пустят, у меня ведь зубов нет, а чавкать и дома хорошо.

Она снова улыбалась. Когда перешли к новостям, то она неожиданно заявила:

– Не зря ведь, Таня, говорится, что от сумы да от тюрьмы не зарекайся.

– Это ты к чему такое говоришь?

Тут мама рассказала, что в один из дней потерялся наш козленок, как в воду канул.

– Поздно вечером нашла застреленного в голову, у самой реки. Если бы ты знала, как я выла над ним, как было его жалко-жалко! Слава Богу, нашелся добродетель, распознал, чьих это поганых рук дело, и подал на мужика в суд. Да и не мужик он, а мужичонко. Вон до войны были мужики так мужики, как кряжи, а этим ноне только в козлят стрелять, хлипкий народ стал да ленивый. Робить самим лень, вот и шныряют по деревне за дармовщинкой. А он, поди, думал, что все будет «Потапу на лапу». Таких бьют да отдыхать не дают. Ране-то его с мертвым козленком на шее по всей бы деревне провели, чтоб впредь ни впосле не додумался до такого. Твой дед Егор проделывал такие дела. Я хорошо помню, как одна баба поросенка украла, так он ее по деревне провел с поросенком на шее, да еще и требовал, чтоб она громко, на всю улицу насылалась[29] им: «Люди добрые, купите у меня поросеночка, недорого прошу».

Виновник свое получил. Он хотел мне деньги давать в руки по частям, но суд постановил вычитать у него из кассы.

Тут подхватила разговор тетка Крестина:

– В копнах не сено, а в долгах не деньги.

В конце нашего семейного праздника я спросила маму, почему у нас коричневый потолок.

– Вот дождь пойдет, и сама узнаешь.

Утром другого дня я рассмотрела нашу крышу. Она была похожа на прогнившее старое большое решето. Вскоре, когда разыгралась гроза, мама скомандовала мне заносить с улицы в избу большое металлическое корыто. Я вошла с ним в каютку и увидела, что мама с тетушкой уже постарались поставить на пол чугунки, тазик, котел, а с потолка просочилась, местами закапала, а потом полилась коричневая вода. Что же будет осенью, как пойдут холодные дожди?

Крышу надо было срочно перекрывать, а мне латать локти у своих платьев. Я не планировала трату подъемных денег на это. Наша каютка являла собой печальную картину: крыша бежит, фундамент сгнил, лестницы покосились, ворота завалились… и похожа она на больную старушку. Мама вывела меня из оцепенения:

– А ведь моя жизнь почти прошла, но, слава Богу, душа еще живая…

Я слушала ее и думала, что в ее годы пришла пора ощущать ценность домашнего очага, а его как не было, так и нет. Как птица вьет гнездо, так и человек стремится создать дом. Не зря же говорят: каково на дому, таково и самому. Одним словом, мне пришлось раскошелиться, и я вспомнила: купил барин собачку, а лаять будет сам. Так и у нас: купили половинку, а все надо делать самим. Вскоре тетку Крестину откомандировали к деревенским мастерам упрашивать их помочь нам по плотницкому делу. Она была мастер по ведению переговоров, торгов и прочих дипломатических ухищрений, а мы с мамой зашли в конторе к директору совхоза просить стройматериалов. Стало ясно, что не бывает больших дел без больших трудностей и затрат.

Во второй половине августа я стала собираться на работу.

Мама волновалась, что я вкушу запретный плод, и напутствовала:

– Знай край и не падай, а то оставят рыбу с озером.

Уж очень она боялась, что я выйду замуж «на чужой стороне».

– Ты обожди, помешкай, а то, не дай Бог, такой попадется, что будешь по одной половице ходить, а на другую только заглядывать. Погляди сначала на белый свет.

Я смеялась от души и удивлялась ее сравнениям. Тогда впервые она завела со мной разговор о деньгах:

– Деньги не просори зря, они с соком даются. Трать с умом.

Я видела, что она горевала и сомневалась, выдюжит ли без меня.

На этот раз мама провожала меня с вещами до автобуса. Она наказывала, чтоб я становилась степенной, обходительной; была строгой, но доброй учительницей.

– Да, малы детки – малы бедки, а теперь обо всем задумаешься…

Она намеревалась было всплакнуть, да я ее остановила:

– Не на фронт провожаешь, потерпи годок, а там изменится все к лучшему.

В конце прощания мама сделала мне комплимент на дорогу:

– Сейчас мне тебя учить не надо, ученого учить – только портить. Береги себя, ты у меня одно зернышко в глазу.

Много воды утекло в Туре, закончены школа, институт, но жить легко и свободно, как хочет того юность, не получилось… Интересно, какая бы вышла книга, будь у меня другая, радужная биография, а то написала хронику выживания.

Сейчас, на склоне лет, мне представляется жизнь каждого из нас бегущим скорым поездом. Поезда движутся по разным путям и в разных направлениях. Я проехала в своем много станций, о некоторых из них поведала в этой книге. Теперь сделала остановку на отдых, после которой он помчит меня до конечной станции, откуда нет возврата.