Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [101]

Ее нетронутый образованием и чтением язык казался мне реликтовым. Я слушала его с ощущением, что пью в тот момент чистую родниковую воду. Все, что она делала, она делала сердечно, тихо и не спеша. В своем долготерпении, наверное, ей казалось, что время сработает на нее. И мне она внушала, что торопливый ум действует неразумно, а крепкий – не торопится.

– Будь рассудительной да спокойной, а от нетерпения только одни грехи.

Сейчас я думаю: все, что есть во мне хорошего, – это от мамы.

Тетушки не было дома. Оказалось, что она днями живет «в няньках», или, как говорила мама, «греется у чужого огня».

Похвалиться маме было нечем. Она впервые жаловалась на свое здоровье и что живет «хуже некуда».

– Сама видишь, какая стала: вперед ногами выноси.

Не зажигая света, мы легли спать. Мама уснула сразу же, а мне не спится. Спинка кровати упирается в оконце, на нем зимние кристаллические узоры. За окном тихая ночь со множеством звезд. Все вокруг молчит, и никто не ответит на мои вопросы, не вникнет в мои думы. В безмолвном небе надо мной настоящий рай, а здесь сущий ад. Из маленького радиоприемника, стоящего тут же на оконце, слышна музыка, она упорно входит в нашу убогую каютку. В ней переплетается все: и радость и горе. Куда приведет нас череда таких дней и ночей?

Музыка вызвала тревогу, вошла в резонанс с состоянием моей души и разбудила уже, видимо, созревшую мысль о том, что такая жизнь больше продолжаться не может. Если все пойдет и дальше так же, то останусь я одна-одинешенька. Меня на мгновение охватил страх. Я поняла, что пришла пора принимать решения не только за себя, но и за это маленькое, беспомощное существо, которое рядом со мной.

Первое, что я решила, – это бросить мечтать о дальнейшей учебе. Мои планы должны быть приземленнее, проще, надежнее. Надо работать и помогать маме. Поживу без обновок год-другой. Видно, и вправду говорят, что у каждого своя судьба, ее не перескочишь, она мнет и лепит из нас что угодно и ничего не дает взаймы, тем более в вечную собственность. А может, жизнь всем дает меньше, чем от нее желают иметь? Я испугалась этих мыслей, они оттесняли мое участие в собственной судьбе. Сколько себя помню, я никогда не верила в удачу, в счастливый случай. Тогда я заставила себя думать по-взрослому: надо заводить семью, детей, забирать к себе маму.

Я не могу оставить маму здесь одну, это означало бы прописать ей смерть. Надо выстроить нашу жизнь так, чтобы ни одна слезинка больше не выпала из глаз мамы. Вот она, та черта, которую нельзя переступать. Жить без нее означает жить без любви.

Мысли переключились на тетку Крестину. Как ни горько осознавать, но ее придется оставить в старости одну, только на знакомых и соседей. Она уже предчувствует это и в минуты откровений говорит нам, что будет умирать, как таракан.

Наша главная забота о тете – обеспечить ее дровами до самой смерти. Правда, как вспомню ее 21 рубль в месяц, так становится жутко. Но мы ее не бросим, а станем навещать. Жизнь возьмет свое: заставит ее трудиться по мере сил, отодвигать одиночество и избавляться от страха смерти.

Мы навещали тетку каждый год, а когда ей исполнилось 77 лет, приехали с мамой ее хоронить. Это было 7 июля 1976 года. Помню, когда вошли в каютку, она лежала на скамейке одна как перст. За шесть лет, которые она прожила без нас, она так и не истопила оставленные дрова.

‹…›

В институте начала упорно готовиться к госэкзаменам, которые выдержала на «хорошо» и «отлично». Сейчас похвастаюсь. Мне казалось, что одержана пусть небольшая, но победа, в том числе и над собой, она стоила мне здоровья, но, как говорится, даже в природе темнее всего бывает в предрассветный час.

Наученная горьким опытом, я беспокоилась, как устроится мой быт на новом месте. Пишу сейчас и вспоминаю, как у нас в Ленске был построен большой двухэтажный дом для молодых семей и приезжих молодых специалистов, рядом со школой. Всем было непонятно, почему его поставили на болотине? В результате он у всех на глазах мок, оседал и наконец совсем начал потихоньку опрокидываться в разные стороны. Зловещее, страшное впечатление производил он на сельских жителей, за что они метко окрестили его – пентагон. Я смертельно боялась, что меня поселят в такой же пентагон, но все обошлось, и «американская угроза» миновала.

Я ехала на работу с уверенностью, что любовь к детям и своему делу мне помогут. Главным приобретением были для меня ученики. Я и сейчас помню их, своих первых учеников. Думаю, что любовь у нас была взаимная. Зимой они помогали молодой учительнице колоть дрова, отгребать снег, деликатно подсказывали, где мне приобрести теплый шарф и новые валенки…

Кстати сказать, в зимние каникулы я отправилась на свидание к Аркадию в Москву. К тому времени у меня были только походы на комары, а столицу я видела на картинках и в кино. Москва произвела на меня головокружительное впечатление, и я решила жить и работать только там, чему не суждено было сбыться.

А в то лето, когда я закончила институт, я ехала на автобусе, и, как назло, дорогой пошел дождь. Шофер высадил всех пассажиров у деревни Урусова – родины писателя Ивана Акулова, в 10 километрах от моего села. Мы шли по обочине дороги, где росла высокая трава. После дождя трава была мокрая и грязная. Все вымокли по колено, но вскоре нас посадили на подводу. Бесконечно скрипела телега, утомленные дорогой пассажиры молчали. А вон и наше село, моя каютка. Я решила везде навести порядок, а вечером в честь окончания института попить чай со сладостями, которые привезла с собой. Счастье хоть раз да стучится в каждую дверь. Мы все трое пили чай и делились новостями. Я рассказала об экзаменах и выпускном вечере, который проходил в ресторане.